Гинцбург И. А.

Вспоминая военное детство

Гинцбург (Юсина) Ираида Александровна. Родилась в семье военнослужащего в Приморском крае Хасанского района, село Попова Гора на границе с Монголией. Семья очень часто переезжала по месту службы отца. За 10 школьных лет проучилась в семи школах. После школы окончила Горьковский Университет, радиофизический факультет. Два года работала в НИИ в Новосибирске. После замужества переехала в Воронеж, где до пенсии в 1989г. проработала в НИИ связи инженером- разработчиком. Есть сын.

Мой папа Юсин Александр Михайлович после 10-летней службы в армии пограничником под Владивостоком, а точнее, в районе озера Хасан, вначале солдатом, а потом уже в чине ст. лейтенанта в 1939г был переведён в Москву, в первую пролетарскую дивизию. Это был военный городок на Соколе, только что отстроенный и с двумя 6-ти этажными домами для семей комсостава, заранее предусмотренных, как коммуналки. Так перед самой войной мы стали москвичами.

В начале июня 1941г. папа уехал со своей частью в лагеря под Витебском и обещал нас на лето забрать к себе, а 22-го июня началась война. Мне было 8лет, моей сестре Люсе 14, а брату Валере 2года. Помню, как по радио выступал Молотов. Потом маму, как и всех жен комсостава дивизии, вызвали в часть и объявили, что всех детей школьного возраста отправляют в пионерский лагерь в город Серебряные пруды. Поселили нас в школе. Помню, что там было очень неуютно, и мы написали маме, чтобы она нас забрала домой. А в это время маме в приказном порядке предложили эвакуироваться с 2-х летнем сыном в Челябинск. Мама тут же забрала нас домой (за ней стали забирать детей и другие женщины). Кстати, Серебряные пруды были впоследствии заняты немцами.

В это время начались воздушные тревоги. Почти каждую ночь мы спускались в бомбоубежище — подвал под нашим домом. А во дворе у нашего подъезда стояли аэростаты — это огромные в форме колбасы шары, которые на ночь поднимали в небо. Мама решила эвакуироваться в Горький, её родной город. И нас на грузовой машине отвезли на Курский вокзал. Мы ехали по Москве, она была совсем другая: везде аэростаты, серые дома с окнами, оклеенными крест-накрест бумажными полосками. Народу на улицах не было видно. Это было 19 июля, день рождения Валеры, моего брата. И в эту ночь была первая страшная бомбёжка. Не успели мы сесть в поезд, как объявили воздушную тревогу. Пришлось спуститься в подвальное помещение вокзала. Проходящий мимо нас рабочий посоветовал маме сесть поближе к колонне, где было безопаснее, если разбомбят вокзал. Слышался гул пролетающих самолётов. Было совсем светло, когда мы снова сели в поезд. А в окно уже отходящего состава было видно зарево над Москвой.

Папа мой, Александр Михайлович Юсин, защищал небо Москвы. Его подразделение сбило 24 самолёта. Уже во время войны вышла книга о защитниках Москвы и там об этом написано, и даже есть снимок папиного подразделения. Эта книга хранится у папиного внука Миши Юсина, сына моего брата Валеры. Звания Героя отцу не дали, так как он был сыном репрессированного — его отец был священником. Деда моего расстреляли в 1938году. Отца наградили орденом Красного знамени и, наконец, разрешили вступить в партию.

Папа точно не знал, уехали мы или нет, и послал солдата узнать, где его семья. В домоуправлении лежали наши с Люсей письма из лагеря, где мы просились домой. Папа решил, что мама уехала без нас. И расстроенный папа пишет маме, как она могла уехать без нас. Мама нас самих заставила написать, что мы с ней.

В Горьком я пошла в первый класс (в то время детей принимали в школу с 8-ми лет), а Люся в 7-ой. Бомбёжки и здесь были. И в начале зимы мама нас с братишкой отвезла в деревню, где жила её старшая сестра тётя Нюша. Она заменила моей маме мать, когда ей было всего 13 лет. Ехали мы на санях в стоге сена два дня, хотя сейчас на машине всего три часа езды. Сестра осталась в городе с маминой сестрой, так как в деревне была только начальная школа. В деревне (село Быковка) мы жили в доме, где были две небольшие комнаты, кухня. В кухне была большая русская печь, а между двумя комнатами подтопок. Тётя Нюша и мама с Валерой спали на печи, ещё другая мамина сестра, тоже приехавшая из города, тётя Катя с грудной дочкой Наташей — на кровати, а я на стульях возле подтопка. Ночью вдруг начинался шорох, это ползали по стенам и потолку большие черные тараканы. Тётя Нюша зажигала керосиновую лампу (электричества в деревне не было) и веником сметала их со стены в таз с водой. Тётя Нюша научила меня перед сном 40 раз повторять — «Господи, помилуй нашего папу», что я и делала каждый вечер, старательно перебирая пальчики, считая, таким образом, до сорока. Кто знает, может быть, это и помогло остаться папе в живых. Я не помню, что была голодна, но когда грудной Наташке варили затируху (это в молоко вместо манки засыпали муку), Валерке немного перепадало, а я облизывала ложку. Мама с тётей Катей брали детские санки и ходили на сахарный завод за патокой, Это было далеко, но зато мы были со сладким.

С бугра, напротив нашего дома, было видно зарево над Горьким, а над полями на бреющем полёте летали немецкие самолеты, ещё помню портрет Зои Космодемьянской с петлёй на шее в газете «Колхозный рупор». Тётя Нюша, как и все остальные колхозники трудилась почти круглосуточно. Как-то ночью, вернувшись с работы, она сказала маме, что немцы заняли Сталинград, и мама резко ей ответила, что это ты его сдала, а я не собираюсь. А раскулаченный сосед Павлыч как-то сказал маме: «Вот тебя, Полинка, как жену командира, первую немцы повесят, когда придут сюда», а мама ему ответила: «Вот попомни мое слово — я в Берлине ещё чай пить буду». И, действительно, после войны с 1946 по1948г.г. мы жили в Потсдаме (под Берлином) — нас туда забрал папа. Мама в письме к тёте Нюше просила передать Павлычу, что пьёт чай под Берлином. А тот, почёсывая за ухом, сказал: «Да, права была Полинка».

В октябре 1941г мама собралась в Москву за зимними вещами, так как при эвакуации она взяла только зимние пальтишки для меня и брата, никто не думал, что война будет долгой, но сестры её не пустили, побоялись, что вдруг что случится, а дети маленькие. В это время в Москве началось страшное мародерство — и наш дом был разграблен. У нас в квартире осталась только старая швейная машинка. Уже после возвращения из эвакуации мама видела свои вещи во дворе (покрывала, одеяла и т. д.), когда их сушили. Грабили работники домоуправления, которые во всём обвинили домоуправа. А так как он был из немцев Поволжья, то его расстреляли.

Расскажу немного про село Быковку. Село Быковка — большое, в прошлом богатое село, бывшая вотчина помещиков Демидовых, отпрысков уральских Демидовых. Во время войны здесь было много эвакуированных из Москвы, Ленинграда и др. городов. Среди них был кинорежиссёр Папава, муж одной из односельчан. Он снял фильм «Быковцы» о героическом труде колхозников во время войны и о председателе колхоза, фамилию не помню. По фильму председатель рвётся на фронт, но его не пускают. Тогда он едет к районному начальству и везёт им в подарок поросёнка, чтобы его отпустили на фронт. Фильм шёл по всей стране во время войны, я его тоже неоднократно видела. Среди эвакуированных были ленинградцы — брат с сестрой. Их приютила семья Филипповых, их однофамильцев. Они были бездетными и относились к ним, как к своим детям. Брата звали Павлик. Как только ему исполнилось 18лет, его взяли в армию и отправили на фронт. Под Ржевом его ранило, он потерял ногу, а вторая совсем не сгибалась. Павлик вернулся в Быковку и так там и остался. Оказался большим молодцом, развил большую общественную деятельность, сначала был комсомольским секретарём, потом партийным, вёл большую культурную работу, создал в селе самодеятельность. Летом под его руководством вся отдыхающая в селе молодёжь выходила на помощь колхозу. В 90-х годах он разоблачил банду, которая воровала иконы — и его убили. Односельчане его очень любили. На могиле ему поставили хороший памятник.

В 1943г мы вернулись в город. На Новый год в школе нам дали подарки -полбуханки ржаного хлеба и несколько леденцов, (хлеб — это ежедневная порция хлеба за каникулы). И мама плакала, увидев, как её ребёнок радуется такому подарку. Ещё помню, как любила ходить в гости к тёте Кате, где она нас с братишкой, которого я водила за собой всюду, угощала пирожками из ржаной муки с картошкой и бутербродами с маргарином. Её муж, инвалид дядя Вася, работал бухгалтером и мог кое-что достать из продуктов.

Долго не было писем от папы. Он был ранен под Курском, и его из окружения вынес адъютант, которого наградили за спасение командира полка орденом «Красная звезда». С простреленной ногой и перебитой рукой он лежал в госпитале под Москвой, а летом 1944г, когда он формировал дивизию, смог перевезти нас на грузовой машине в военные лагеря, в Костерево. Въезд в Москву был запрещён, но из Подмосковья приехать в Москву было можно. И мы вернулись в Москву. В квартире было холодно, а кухня была большая, и все 4 семьи ютились в кухне. Приходилось готовить в комнате на керосинке, и при таком свете я читала — и так испортила себе зрение. Помню, как мы выступали перед ранеными — читали стихи, пели, плясали. Это был огромный зал на старом вокзале, где стояли солдатские койки.

Помню день Победы. Вдруг ночью раздались выстрелы в казарме военного городка (наши окна смотрели прямо в окна казармы) и крики соседки, что кончилась война. А днём мы не пошли в школу. На салют на Красной площади мама нас не пустила, пришлось смотреть его в окно.

Ещё я хочу здесь рассказать о своём отце. В 1986г. мама получила письмо от комсорга папиного подразделения, когда он служил в Москве. Папы уже в живых не было. Горин, так фамилия комсорга, 20 лет искал отца. В письме он описал один из боёв под Москвой, когда папа повернул зенитки на танки, и один командовал боем, солдаты были в укрытии, и никто не пострадал. На встрече с однополчанами, спустя 40 лет после окончания войны, Горин рассказал об этом эпизоде генералу (не помню его фамилию). Но так как это было время отступления, награды не выдавались, при наступлении это был бы подвиг достойный награды.

Отец освобождал Варшаву, за что получил польский крест «За храбрость». Участвовал в боях под Берлином, за что был награждён полководческим орденом «Кутузов 2-ой степени». Начав службу в 1929 г. на Дальнем Востоке простым солдатом, он окончил войну полковником, начальником штаба дивизии. После войны окончил высшие академические курсы. Занимал генеральские должности — был зам. Командующего армии в Калининграде. В 1954 г., когда он лежал в госпитале, ему пришло назначение в Албанию военным атташе. Но по состоянию здоровья он ушёл в запас и уехал с семьёй в Горький, а через полгода его не стало. Он прожил после войны 10 лет и умер в 49 лет от обширного инфаркта.