Хлебникова Г. И.

Мое военное детство

Хлебникова (Янович) Галина Ивановна родилась 28. 07.1935г. в городе Томске. Там же окончила школу с серебряной медалью. В 1959г. окончила Томский Университет радиофизический факультет по специальности радиофизик-электронщик. Работала технологом в электронной промышленности в г. Новосибирске. В 1993 г. ушла на пенсию. До 2011г. работала в совете ветеранов своего завода. Общий стаж работы 41г. Есть две дочери и внук.

Моя семья: мама, папа, трое детей: я, старший брат Иннокентий, младшая сестра Валентина. Папа работал на знаменитой Томской карандашной фабрике, мама занималась домашним хозяйством. Папа был очень хорошим хозяином. У нас был большой дом (пятистенок), хозяйство. Хорошо помню лавочку у ворот дома. По всей улице вдоль домов были дощатые тротуары для пешеходов, об асфальте мы тогда и не знали.

Но вся наша благополучная жизнь обрушилась после начала войны. Сам момент объявления войны я не помню, но зато хорошо помню, как провожали на фронт папу. Они с дедушкой Макаром, нашим соседом, сидели за прощальным столом, а я стояла около папы, плакала, топала ногами, не хотела, чтобы он уезжал. Это был июль месяц, было тепло. Нас с сестрой, нарядно одетых с сумочками через плечо, сшитых мамой для платочков, оставили сидеть на лавочке около дома, а все взрослые пошли провожать отправляющихся на фронт мужчин. Я помню, как много было народа, как играла гармошка и плакали женщины. И больше я своего папу не видела. Папа погиб 7-го марта 1943г. под Ленинградом, деревня Пенно Старорусского района, теперь это Новгородская область. Папа был на фронте военным фельдшером.

Погиб наш папа в 43-м, в Ленинградском том аду,

Похоронку получили, а где сиротам взять еду.

Всё в жизни после ухода папы на фронт круто изменилось. Маме пришлось идти работать, образование у неё три класса. Работала на двух работах с утра до вечера — в какой-то артели и ещё торговала газированной водой в бане. Утром печь натопит и уйдёт, а мы сидим на русской печке, к вечеру пытаемся её растопить, наглотаемся дыма и уснём на печке. Вечером просыпаемся от того, что трещат дрова в печи, что-то варится. Значит, пришла домой мама, сразу становится так хорошо и тепло. Это ощущение помню до сих пор. А варилась на печке картошка. Иногда мама готовила её в сковороде, но не жарила, а тушила с молоком. Очень было вкусно. Я иногда готовлю так картошку, но такого ощущения вкусности нет. Вот что значит русская печка. Конечно, основной едой во время войны была картошка, благо у нас был большой двор и большой огород. Мы её сажали, окучивали, осенью копали и в подполье ссыпали, а зимой мама её варила, тушила, а мы иногда пекли в печке. Летом паслись в огороде. Как только морковка подрастала, мы её вытаскивали, обтирали той же ботвой и хрустели. Ещё были бобы, огурцы на навозной грядке, а помидоры не сажали, не было их, не помню.

Что мы ещё ели?! Иногда на мелькомбинате выдавали лузгу (это шелуха после обмолота овса). Крупу отправляли на фронт, а эту лузгу мама высыпала в ведро, заливала вечером водой, к утру шелуха поднималась вверх, а вода становилась белой (там растворялись оставшиеся в шелухе крупинки зёрен). Эта водичка выливалась на сковородку, сковородка ставилась на печку, содержимое сковородки постепенно загустевало и получалось что-то типа овсяного киселя. Тогда это казалось невероятно вкусно. И вот в очередной раз мама приготовила такую еду в сковороде, а сама ушла к соседке, мы ждали-ждали её, есть-то очень хочется, мы и съели всю сковородку этого киселя. Мама возвращается, а сковородка пустая. Она берёт верёвку, мы с сестрой под кровать, а брату, как старшему, досталось. А днём очень хотелось есть, но нечего. Помню однажды мы с сестрой в поисках какой-нибудь еды, когда мамы не было дома, забрались на шкаф и стали наверху искать хоть какие-нибудь крошки. В результате шкаф рухнул вместе с посудой на нас. Мы живы, а посуда нет! Летом нашим лакомством были «калачики» (это растение росло в изобилии вдоль заборов). Иногда мальчишки где-то раздобывали жмых подсолнечный или кедровый (жмых — это прессованные остатки семян после отжима масла). Раздробить его можно было только топором. Небольшой кусочек во рту можно было сосать почти полдня, а когда во рту что-то есть, жить легче. Такое лакомство было не часто, так как жмых отправляли на фронт для корма лошадей. А ещё у нас на задах дома был дрожжевой завод, и мама иногда раздобывала там дрожжи. Растопит их на сковороде, добавит растительное масло, и мы едим их ложками.

Помню, до войны у нас было большое хозяйство: корова, овцы, куры и петух, который меня почему-то клевал, когда я выходила во двор, очень задиристый был петух. Куда всё потом подевалось во время войны? Видимо корма кончились, кормить животину стало нечем, хозяин на фронте, корм заготавливать некому. Поэтому, наверное, резали и мясо съедали. Помню один эпизод. Когда в сильные морозы у нас окотилась овца, мама принесла новорожденного ягнёнка в дом. До того он был миленький, весь чёрненький, кудрявенький, с раскосыми глазками. Он жил в доме на кухне. Мы с ним играли, кормили из бутылки с соской, но потом он погиб от того, что нализался каустической соды. Дело в том, что в углу висел рукомойник, под ним табуретка с ведром, а под табуреткой эта самая сода. Этот наш миленький, хорошенький ягнёночек залез туда и полизал эту соду. Как же нам было его жалко.

Папин старший брат, дядя Миша, имел бронь (у него был диабет), он руководил леспромхозом в Осиновском районе Томской области. Иногда оттуда приходили обозы, привозившие что-то для фронта, и куда-то сдавали. Зимы тогда стояли суровые, и вот помню, когда возчики входили в дом, за ними клубы пора, а они в длинных овчинных тулупах, с высокими воротниками, все заиндевелые, вытаскивали из мешка замёрзший круглый хлеб и иногда кружок мороженого молока, а сверху этого кружка кучка замёрзших сливок. Хлеб тут же отрезаешь пластиками, поджариваешь на плите, да ещё наковыряешь верхушку мороженого молока — это было такое блаженство! Но, к сожалению, таких праздников было немного, поэтому и запомнились.

Развлечение на печке у нас с сестрой было такое: обогреватель печки не доходил до потолка, мы просовывали голову в щель и пускали слюни вдоль обогревателя печки, у кого дорожка длиннее — тот победил. Часто, оставаясь одни дома, мы уходили к соседям Осиненко, была такая многодетная бедная семья. Мы соберёмся, забросим щеколду на дверь (замков не было) и к ним на полати, там было весело. Но в результате нас много раз обокрали, унесли всё лучшее, что мама не успела продать или обменять на продукты.

Помню, как принесли похоронку на папу. Брат ходил за хлебом, его дома не было, мама громко заплакала, а мы с сестрой сидели на печке и не очень вникли в ситуацию. Брат пришёл, услышал про папу, бросил кирзовую сумку с хлебом, заплакал тоже, тогда и мы на печке заревели.

В 1943г. пришла пора идти в школу. Школа была довольно далеко, на улице Розы Люксембург, школа номер два (которую я потом закончила с медалью). До холодов я походила, а потом надеть-обуть нечего и — опять на печку. В школу пошла только на следующий год. Валенок не было, зимнего пальто тоже, на ногах стежонки с галошами, на плечах телогрейки, которые мама купила нам на базаре. Помню после их покупки, когда шли домой, пошёл дождь. Так, чтобы телогрейки не намокли, мы сняли с головы платки и прикрыли плечи, жалко было телогрейки.

А как мы боготворили учителей! Мне ещё долго казалось, что они необыкновенные люди, я не могла даже представить, что у них обычные человеческие нужды.

Летом нас отправили в пионерский лагерь «Синий утёс». Какие воспоминания остались? Это постоянное желание что-нибудь поесть. Видимо, порции были маленькие. Очень ждали родительский день, когда мама хоть что-нибудь привезёт. Но ей не всегда удавалось приехать, и мы плакали, когда она не приезжала.

Во время войны нам пришлось продать большой дом-пятистенок с русской печью, купили полдома и корову. Но корову вскоре пришлось зарезать, чтобы сохранить мясо, так как она съела иголку и чуть не сдохла. Корову было очень жаль, и мы плакали.

Когда нас посылали за хлебом (хлеб, как и везде, был по карточкам), самое большое желание было, чтобы хлеб был с довеском. Вот подходит очередь, продавец режет хлеб большим ножом (вывешивали до грамма) и очень ждёшь, чтобы был довесок. По дороге его можно было съесть и вкуснее ощущения хлеба я не помню.

А ещё помню американскую гуманитарную помощь — одежда секонд-хенд, консервы, яичный порошок. Но это уже было к концу войны. Брату досталась шапка-шлемофон, видимо, от лётчика. А каким вкусным казался яичный порошок, ложечку порошка возьмёшь в рот и рассасываешь. У консервов банки были необычной формы, с колечком-открывашкой, ветчина розовая, ароматная, безумно вкусная, но мало.

И вот день Победы! Солнечный майский день, по дороге к центру идут шумные толпы людей, некоторые плачут, все рады победе, но погибших уже не вернуть. Мы сидели на заборе, потом тоже побежали.

Конечно, нам очень трудно жилось в военные годы, и голодно, и холодно, мы потеряли своих отцов, но мы выстояли в этой проклятой войне и победили!!