Глава 8. В лабиринте.

«Ищи же истину, она этого хочет».

Паскаль.

Роберт никак не мог привыкнуть к своей новой стрижке — затылок казался таким беззащитным и постоянно мёрз. Однако, стилист, приглашённый Омегой, владел профессией в совершенстве, упрекать его было не в чем — внешний облик Роберта изменился почти до неузнаваемости. Омега остался доволен результатом. «Это очень удобно», — говорил Омега. — «Теперь можешь забыть о своих волосах на долгое время. Они почти не растут».

Обмороженные части тела Роберта нестерпимо зудели, кое-где кожа только шелушилась, но были и такие участки, откуда она слезала целыми лоскутами. Опухший нос благополучно принял прежнюю форму, к счастью, он не был сломан, пострадал лишь внутренний хрящик, Роберт мог чувствовать его неустойчивость осторожным касанием пальца через ноздрю. Некоторый дискомфорт оставался.

Омега изменил стратегию. Он больше не хватал Роберта за шею, избегал словесной резкости, внимательно слушал и редко когда сам заводил разговор. Поначалу Роберт невинно радовался этим признакам Личной Свободы, пока не убедился, что это признаки несколько иного рода, не имеющие к свободе ровно никакого отношения…

Однажды, оставшись в одиночестве в квартире Омеги, Роберт осмелился провести небольшое расследование. Это было рискованно. В Колонии квартиры не имени замков, а только бесполезные условные цепочки. Закрыв входную дверь на такую цепочку, Роберт отправился в спальню Омеги, в его «святая святых». Он лелеял надежду обнаружить нечто важное.

Свернув жалюзи, Роберт без лишних колебаний приступил к обыску. Он нашёл дверцу сейфа за гобеленом, в изголовье кровати. Проникнуть в сейф безумно хотелось, но не представлялось возможным. Роберт вернул сейфу первоначальный вид, проследив, чтобы на гобелене не осталось складок, он даже прочесал пальцами длинные шёлковые кисти, которые слегка спутались, когда он отодвигал гобелен в сторону.

Глядя в серовато-мутный день, сонный и матовый, как большинство дней Сибирской зимы, Роберт размышлял. В сейфе, скорее всего, лежат деньги, что-нибудь имеющее сугубо материальную ценность. В документах Роберт всё равно бы запутался. Так что же искатъ? Фотографии? Роберт сомневался, что Омега держит их. Есть ли у него личная жизнь? Какие-нибудь мелочи из прежних времён, говорящие детали, одним словом, хоть что-нибудь человеческое?

Может быть, где-то это всё и хранилось, но только не в спальне. Выдвигая ящики, Роберт натыкался на математически-безупречные стопки нижнего белья, хирургическая чистота которых ассоциировалась у него с моргом.

Роберт вышел из спальни. Ему было грустно. Чтобы хоть как-то развеяться, он решил посмотреть фильм. А выбирать БЫЛО из чего. Под плазменным экраном от окна до стены тянулись полки, заваленные дисками всевозможного содержания. У Омеги имелась своя система сортировки, которую Роберт регулярно нарушал — он очень старался, но так и не сумел вникнуть в суть дела. Если бы не механическое повиновение: «Роберт, просто ставь его туда, откуда брал!», он бы легко дошёл до простого факта — слева располагалось то, что Омега любил, а справа — то, что не очень. Не зная этого правила, Роберт, однако, заметил, что справа он берёт диски значительно чаще, чем слева. Когда Омега вдруг обнаруживал среди своих тщательно подобранных триллеров нечто плаксиво-романтическое, он раздражался. Роберт всё отрицал: «Я это не смотрю. Меня тошнит от нежных покусываний в шею. Верь мне, Омега! Ты советовал „Бойцовский клуб“, я его и смотрел. Три раза. Подряд». «Да мне плевать, ЧТО ты смотришь, просто ставь на место. Или я тебе глаза вытащу».

Какое-то странное оцепенение поглотило Роберта. Движения и мысли его были вялыми, неуверенными. Присев на корточки, он невидящим взглядом пялился на разноцветные тонкие корешки дисков. В конце концов тишина сделалась совершенно невыносимой, и Роберт схватил первый попавшийся. На экране возникли рассудительные лица парней из «А-ха». «Теперь недостаёт двух вещей», — цинично подумал Роберт. — «Моих бурных рыданий и появления Омеги в дверях».

Но музыка ему, безусловно, нравилась, она прекрасно сочеталась с настоящим моментом.

Он отполз к окну и принялся задумчиво перебирать «левые» экземпляры. За внешним рядом был ещё один, Роберт стал вытаскивать диски пачками, аккуратно выкладывая их на пол без нарушения порядка.

Fro рука наткнулась на неожиданный предмет, на предмет, которого не должно было быть среди дисков. Альбом с фотографиями. Он лежал у задней стенки, невидимый, но peaльный. Роберт лишь случайно коснулся его, хотя знал, что дисков там больше не осталось.

«Неужели? Когда я уже потерял надежду», — Роберт не спешил заглядывать внутрь. Альбом выглядел очень старым. Обложка из светло-серого, похожего на кожу, материала, была покрыта застарелыми пятнами и царапинами, тиснёная надпись на иностранном языке, когда-то золотая, стала чёрной.

Сдерживая всё возрастающее возбуждение, Роберт прибрал диски, задёрнул шторы, включил верхний свет.

Забравшись с ногами в одно из кресел, он на мгновение закрыл глаза и открыл альбом на первой странице. Как и следовало ожидать, все фотографии были чёрно-белыми. Окинув беглым взглядом первые четыре карточки, Роберт испытал шок. Словно кто-то выскочил из темноты и истошно завопил ему в лицо: «ПРИВЕТИК!».

Похолодев до озноба, Роберт настойчиво рассматривал детали чужой реальности. Высокий офицер с гладко выбритым лицом охотно позирует на фоне какой-то бесформенной кучи. Если напрячь внимание, то в куче можно заметить тоненькие ручки и ножки, а грязь легко превращается в спутанные волосы. На заднем плане тоже высятся кучи, их слишком много, они не вмещаются в кадр. Роберту достаточно того, что вместилось.

Почти из всех снимках красавец офицер — подтянутый, улыбающийся. Иногда с ним рядом появляется мальчик, лет десяти, тоже в форме, тоже гордый и фанатично преданный общему делу. У Роберта неприятно заныло в груди — стрижка мальчика как две капли воды была похожа на его собственную. Лагерь смерти. Омега и его отец.

Роберт боялся смотреть, но тошнотворно-реалистичные картинки впечатывались в мозг, как тавро. Как педантично подбиралась натура для съёмок! Маленький Омега с белоснежной улыбкой обнимает за плечи двоих узников, судя по росту, это дети. Бумажные пижамы стоят колом. Им приказали улыбаться. Роберт захлопнул альбом, не дойдя до середины. Его тошнило.

Желудок мучительно сокращался, но всё впустую, только голова разболелась. Оставив унитаз, Роберт открыл кран с холодной водой и сунул под него голову. Основная мерзость осталась внутри и он не знал, как от неё освободиться.

Покинув квартиру Омеги, Роберт присел на пуфик в коридоре — идти ему было некуда. Омега затеял в его квартире ремонт. Омега накупил ему вещей, чёрных пиджаков, серых галстуков и белых рубашек. У Роберта не осталось ничего дорогого его сердцу. Почему он решил, что это неважно? Он был уверен, что проживёт и так. Он даже не знает, во что превратится его квартира, какого цвета будут стены. Вернувшись, он вполне может обнаружить решётки на окнах. Чем он будет заниматься вою свою жизнь? Омега знает. Омега всё решит. Роберт едва не плакал.

Витки не узнал Роберта, он прошёл мимо, но потом оглянулся. Роберт мало напоминал себя прежнего. Строгий костюм висел на нём мешком, щёки запали, с волос капала вода. Он выглядел, словно сирота на похоронах. Вот он всё-таки заметил Витки, но сразу отвернулся. Помедлив, Витки подошёл к нему и тихо сказа л:

— Привет, Роберт.

— Привет…

— Что ты здесь делаешь?

— Мне некуда идти.

Наступило не очень ловкое молчание. Витки вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Роберт сидел, низко опустив голову. Витки положил сигареты рядом с ним, на пуфик, постоял немного и ушёл.

Роберт продолжал снова и снова ВИДЕТЬ тощие тела обречённых людей. Беззащитность жертв доводила его до головокружения. Вцепившись скрюченными пальцами в своё лицо, он весь судорожно сжался. Каждая клеточка в его теле обрела глотку, и вот все эти глотки подняли жуткий, сводящий с ума, вой. Когда всё стихло, Роберт распрямился и мутными глазами обвёл пространство вокруг себя. Он дышал медленно и глубоко. Он был один.

Приказав себе расслабиться, Роберт выждал какое-то время — он не был уверен, в том КТО кричал. Он чувствовал себя неважно. «Мне нужна помощь. Неужели никто не даст мне её?» -подумал Роберт. Мысли появлялись сквозь тяжёлый туман, требовалось заметное усилие, чтобы понять или запомнить. «Нужно кому-нибудь рассказать. Рассказать», — Роберт сразу почувствовал прилив сил. Так он и поступит.

Морщинистая лунообразная голова приподнялась над перилами и, прежде чем Роберт успел открыть рот, пугливо скрылась. Роберт, спотыкаясь, кинулся следом за Рабом. Сигареты свалились на пол, пришлось вернуться за ними. Откуда они взялись? Внезапная вспышка раздражения побудила его отшвырнуть пиджак прочь — почему он должен терпеть проклятый панцирь? Чьи это сигареты? Роберт знал этого Раба. Раньше он пробовал говорить со всеми Рабами, но только Перышко смог заинтересовать его. Вообще-то Рабам, среди прочих запретов, полагалось глухо молчать в присутствии Свободных, но Роберт тогда этого не знал. После череды серьёзных внушений: «Нечего болтать с ЭТИМИ», Роберт счёл за благо уйти в подполье. Избегать споров о справедливости удавалось далеко не всегда, но как же он их ненавидел.

Кроме Пёрышка, были ещё двое. Огромная тётка с бирюзовыми глазами и бледными дёснами. Роберт испытывал по отношению к ней весьма странное чувство внешнего страха, с одной стороны, он был в абсолютной безопасности, а с другой — млел от первобытного ужаса. Больше всего он боялся её медленной и пустой улыбки — призрака Хэллоуинской тыквы.

С третьим Рабом вовсе не вышло никакого разговора. Он просто ВСЁ ненавидел. Он был не намного старше Роберта — жилистый, разъедаемый собственной желчью. Роберт только взглянул в эти чёрные, пылающие неукротимым огнём, глаза и промолчал. Что можно сказать тому, кто столь самозабвенно тебя презирает и чья сокровенная мечта — твоя сломанная шея?

Сбежав по лестнице, Роберт свернул влево.

Пёрышко, конечно же, был в подвале. Он даже не запыхался.

— Пёрышко, я что-то знаю, — со значением произнёс Роберт.

— Тише, тише… — тонкие руки Раба повисли в воздухе. Роберт пошёл к нему, не обращая внимания на вонючие лужи под ногами.

— Свободный, ты запачкался! — в ужасе прошептал Пёрышко.

— Всё нормально, — Роберт уселся на тёплую трубу и умоляюще взглянул на хрупкую, приготовившуюся к бегству, фигуру Раба.

— Я не буду кричать, — пообещал он.

Пёрышко часто заморгал, глаза у него были выцветшие, полубезумные. Согнувшись в три погибели, он прокрался к Роберту и тихонько присел у его ног.

— Не кричи, не кричи. Я знаю, ты её боишься. Она здесь. Она может прийти к тебе. И чёрный парень.

— Омега садист.

Пёрышко укоризненно покачал головой.

— Да нет же! Чёрт, не то! Он НАЦИСТ.

— И то, и это. Роберт сам догадался?

— Ты знал?

Лицо Пёрышка жалко сморщилось, белые ресницы сомкнулись. Роберт наконец закурил. «Сколько же лет он пребывает здесь? И сколько ещё может рассказать», — думал он.

— Что ты умеешь? — осторожно спросил Роберт.

Пёрышко взволнованно заёрзал, но ничего не сказал.

— Пожалуйста, доверься мне. Мне это очень нужно. Скажи.

Бесцветные глаза Раба широко распахнулись, и Роберт невольно погрузился в них — это были мирные, остывшие воды, некогда живые, а теперь безмолвные. Роберт ждал, он почти принял неудачу, но Пёрышко неожиданно открылся.

— Тяжело тебе. Твои старания не скоро окупятся. Но ты хороший, ты цельный.

Роберт впитывал, как губка. Слова, едва слышные, непонятные, ценные, порхали и рассыпались пыльцой — он ловил их бережно и цепко.

— Я продал твои волосы. Двое пришли за ними. Они пришли порознь, но они вместе. Она заплатила больше, потому что хочет тебе зла. Она показала тебе альбом. Ты сошёл с ума, увидев альбом? — Пёрышко погрозил высохшим пальцем. Лицо Роберта утратило всякое выражение.

— Она показала его тебе? Отвечай тихо и спокойно. Быстро.

— Я сам, — выдохнул Роберт. — Я не знаю, кто она.

Пёрышко захихикал:

— Если бы его тебе не показали, ты НИКОГДА бы его не увидел. Чтобы выжить, мне нужно торговать. Я продал твои волосы. Она дала мне за них ТРИ порции, — его глаза мечтательно закатились. — Представляешь? А, тебе всё равно, вы, Свободные не цените того, что имеете…

— Что же делать? — растерялся Роберт. — Что меняется?

— Так ты ни до чего не дойдёшь. Тебя все используют. Поумней. Срочно поумней.

— Я не виноват!

— Тише.

— Но как же ты мог?

— Я собрал их с пола и унёс. Она рада. Слышала, как ты кричал.

— Я кричал? Пёрышко, ну как же быть?

— Есть годы одинаковых смертей, есть годы одинаковых рождений. Отыщи что-нибудь для себя. Хватит цепляться за форму. Ты же сам можешь.

— ЧТО?

— А кто тебе скажет? Сам, если найдёшь, храни. Все так делают. Что, удивился?

— Ничего не понял!

— Смотри на пачку. Второй покупатель их любит. Это его пачка.

Роберт вскочил с трубы.

— Заплати мне, Свободный! Не забудь обо мне!

— Сегодня же ночью принесу, — горячо пообещал Роберт.

— Осторожно, осторожно. Тише. Тише. Иди, тебе здесь не место.

I Роберт уже поднимался на второй этаж, когда его окликнули.

— Ты куда, Роберт? Подойди к нам! — прокричал Илия.

Роберт оглянулся — Илия и Лера молча смотрели на него. На Лере было открытое платье невразумительно-розового цвета. Илия, в своих супер-модных зелёных джинсах и маечке из бутика составлял ей отличную компанию. «Какие они чистенькие и нарядненькие», — вдруг подумал Роберт. В глубине его души шевельнулось что-то болезненное, похожее на осколок стекла. Возможно, зависть. Их лица словно сошли с рекламного плаката. Стандартные черты, розовая кожа, никакого намёка на внутреннюю суть — не за что уцепиться. Зависть сменилась раздражением. Роберту придётся подойти к ним, он просто вынужден слушать ту пустопорожность, что они станут изливать на него. Зачем тогда он стоит и смотрит? Зачем упустил момент своего избавления?

Взгляд Леры стал пристальнее. Она бросала вызов — беги же, жалкая тля.

— Привет! — стараясь подражать их «дружелюбию», сказал Роберт. Голос его подвёл. Если всё насквозь фальшиво, лучше не пытайся скрывать это.

— Ты не из подвала выскочил такой… странный? — нежно спросила Лepa.

— А ты? — без улыбки спросил её Роберт.

Илия изобразил на своём лице лукавую гримасу:

— Роберт, почему, ответь мне пожалуйста, ты не одет? — с непристойной фамильярностью хлопнув его по спине, он протянул: — А-а?

— Я одет, — сказал Роберт, отстранившись.

— Он не знает! — вскричал Илия.

— Роберт, дорогой, но у меня лень рождения. Мы едем отмечать прямо сейчас, — сказала Лера.

— С какой стати тебе меня приглашать? — поразился Роберт.

— Это моё дело, кого мне пригласить, — отрезала Лера, в её голосе появились упрямые нотки. — Знаешь что, если хочешь меня обидеть…

— Всё в порядке, — Илия нетерпеливо взмахнул рукой в сторону Роберта. — Он быстренько переоденется. Роберт, чего ты ждёшь?

Лера топнула каблуком.

— Тебя должен был предупредить Витки! А он не предупредил! Лучше бы я сама обо всём позаботилась!

— А куда? — спросил Роберт. — И где все остальные?

— Ты вечно будешь здесь стоять? Мы тебя ждём, — закричал Илия. Роберт попятился к лестнице.

— Где моя шуба! — противно заверещала Лера.

К ней уже неслась Рабыня с вытаращенными глазами, она накинула шубу Лере на плечи, заметила Роберта, и губы её поползли в стороны. Роберт передёрнулся.

— Полчаса, Роберт, не больше! — строго прикрикнул Илия, прищурившись и целясь в него пальцем. Лера, как безумная, тискала руками свои тщательно уложенные волосы, рот её капризно кривился. Рабыня не глядя поправляла шикарный мех.

Роберт уже не разбирал отдельных фраз. Он жаждал лишь одного — оказаться в спокойном, закрытом от посторонних, месте, где можно глубоко вздохнуть и закрыть глаза. Только такого места для него не существовало. Почти…

Все двери были плотно закрыты, коридор пуст. Роберт глубоко вздохнул и, закрыв глаза, вошёл в квартиру Витки.

Совершенная мгла царила в квартире. Из спальни доносились ужасные звуки. Стиснув зубы, Роберт ощупью направился туда. Стоны неизмеримого страдания терзали его сердце и слух. Он ожидал увидеть море крови, нож в спине, что угодно, но увидел совсем другое. Он застыл. Потрясённый до глубины души, с пальцем на кнопке выключателя и открытым ртом. Витки лежал на кровати лицом вниз, его голое тело блестело от пота, мышцы резко сокращались, он буквально бился в судорогах. Одеяло валялось на полу. В левом, судорожно сжатом, кулаке что-то было.

Роберт боялся, что глаза изменяют ему.

— Мои волосы, — голос казался чужим. — Витки! — в истерике завопил Роберт.

Внезапно всё прекратилось. Тело обмякло, он подтянулся на руках и сел. Виду него был измученный, но глаза смотрели на удивление трезво.

Несколько секунд стояла ничем не нарушаемая тишина. Потом Витки подобрал одеяло и накрылся им.

— Что с тобой? — прошептал Роберт. — Ты болен? Это эпилепсия?

Витки потёр лицо одеялом и как-то задушенно рассмеялся.

— Я просто спал, — снисходительно глянув на Роберта, произнёс он.

— И я тебя разбудил? — сказал Роберт, словно обращаясь к одному себе.

— Да, — Витки выложил руки поверх одеяла, они были пусты.

— Может, тебе неловко. Я могу уйти. Извини…

— Нет, мне очень ловко, — он вздохнул. — Останься. Куда ты пойдёшь? Тебе некуда. ТЫ испугался, правда? Как это выглядело?

Роберт тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками.

— Ужасно! — ответил он. — Ты всегда так спишь?

— Нет, конечно! Я бы не выдержал! — Слава Богу.

Вдруг Витки встрепенулся. Тихо, но энергично выругавшись, он вскочил на ноги и принялся натягивать на себя одежду.

— Роберт! Я забыл, мне срочно нужно в одно место!

— Я знаю. Она сказала, что…

— Значит, она всё-таки это сделала, — прошипел Витки.

— Она сказала, что ты должен был передать мне приглашение.

— И не передал? Какая жалость! Роберт, никогда не слушай её, это опасно для твоего здоровья.

— Я тебя не понимаю. Ты с ней расстался? Почему ты злишься?

— Я с ней не расстался и я не злюсь. А не понимаешь ты меня по одной простой причине — ты НИЧЕГО не понимаешь. Извини, мне нужно в ванную.

— Я могу остаться у тебя? — крикнул ему вслед Роберт.

— Пожалуйста! — Витки развернулся и медленно пошёл на Роберта, на его лице лежала печать мрачной торжественности. Он заглянул Роберту в глаза и тихо сказал: — Ты пойдёшь на праздник, потому что тебя пригласили, и я пойду тоже.

— Я очень устал. Я хочу есть и спать.

— Я тебя не принуждаю. Я советую. Делай что хочешь.

— Зачем вы купили мои волосы?

— Что, побывал у Пера? Он уже давно спятил.

— Да, побывал. Что дальше?

— Я тебе всё расскажу и покажу, даже с иллюстрациями .Пойдёшь со мной?

Лицо Роберта было неподвижным, и только глаза в полной мере отражали его внутренний хаос. Его взгляд метался, не в состоянии выбрать какую-либо точку для концентрации.

— У меня нет одежды! — процедил он.

Витки ободряюще сжал плечо Роберта, обвёл комнату невидящим взглядом…

У Роберта уже не осталось сил ни спорить, ни бороться. Он уронил голову на плечо, уткнулся лбом в Виткино запястье и погрузился в прострацию.

— Хорошо, поспи здесь, — со вздохом согласился Витки.

— Я правда устал, — еле ворочая языком, оправдывался Роберт.

Витки помог ему развязать шнурки, но когда дело дошло до брючного ремня, Роберт как-то трогательно засмущался.

— Как же твоя Порция? — спросил Витки. — Тебе станет плохо. Я вернусь только днём.

— Я днём проснусь, — успокоил его Роберт.

Стоя в дверях, Витки смотрел на него. В постели Роберт выглядел совершенно другим. Было в нём что-то такое, отчего сжималось сердце. И Витки не смог уйти просто так. Он неслышно подошёл к кровати и поцеловал Роберта в уголок рта.

Роберт ничем не выдал того, что он почувствовал поцелуй. А Витки не стал проверять, он сразу выключил свет и ушёл.

«Тоже мне, святоша», — подумал Роберт, блаженствуя лицом в подушке. Сон пришёл мгновенно.