Глава 9. Решение Витки.

«Магия — это не то, чем вы занимаетесь: это то, чем вы являетесь». Д. М. Крэг.

— Я скоро спущусь к вам! — так сказал Витки, удерживая на своём лице выражение ангельской кротости.

Переступив порог своей квартиры, он живо отбросил прочь все маски и оковы. Он был зол, он ненавидел мир, он трепетал и содрогался. Лера иссушила его главную драгоценность — Волю. Случилось недопустимое: она стала сильнее и теперь непременно сделает его своей куклой. Что же — он сам вступил в противоборство, это он развязал ей руки, посчитав себя достаточно могущественным для этого. Женское колдовство смертоносно. Лера жизнь и смерть, она опытна и мудра — в ней великое Знание тёмных веков. И он обнаглел настолько, что САМ, сознательно вызвал дремавшую в ней до сих пор страшную разрушительную мощь. Водоворот готов уничтожить его.

Витки сидит на полу в кухне, поджав босые ноги, его чувства разбалансированы, и пока это так — он ни за что не выйдет к ним. Слёзы ярости и отчаяния жгут ему глаза, проклятия, произносимые в такой момент — пустая трата энергии. Какой титанический труд ожидает его! 3аново строить то, что Лера погубила в считанные часы… О, должно быть, она ликует, пробив брешь в его Защите, обнажив его до корней — теперь любой дилетант без особых усилий может его добить. Витки нечего бояться. Она не тронет его, этого и не нужно. Он сам разрушит то, что ещё осталось, то, что ещё может его спасти. Вот начало конца — он не справляется с собственным гневом!

«Я не допущу этого!» — Витки вытянул руку. Ладонь пульсировала ослепительным голубым светом. Он выждал, когда свет соберётся в одну пылающую стабильную точку. Кончики пальцев погрузились в могильный холод, боль росла и, наконец, сделалась невыносимой. «Это всё, что мне удалось вытянуть. Я не раздумываю, я действую. Не возненавидь меня за это. Предоставь себя в моё полное распоряжение. Ты этого хочешь! Ты этого хочешь больше всего в жизни!» — мысли гремели в его голове снова, и снова, и снова, тело раскачивалось, подчиняясь скорости ритма. «Экстаз заглушил боль, но, когда Витки резко выбросил ладонь вперёд, отправив к намеченной цели магический огонь, боль обрушилась на него, словно цунами. «Явись! Да будет так!» — закричал он, прижимая раненую руку к своей груди.

Далее Витки ничего другого не оставалось, как действовать по установленной схеме. Он лишился изматывающей неопределённости, она покинула его вместе с истерикой. Если бы кто-нибудь увидел его в этот момент, то несомненно решил бы, что парень пребывает под действием лёгких наркотиков. Витки полностью «ушёл в себя».

Подкрепив силы отвратительной на вкус кровью из медицинского пакетика — «гемокона», он направился прямиком в ванную. Ему предстояла не просто гигиеническая процедура, но важный ритуал. К нему Витки отнёсся со всей тщательностью, на какую только был способен в подобном состоянии. От этого, без преувеличения, зависел исход операции, а следовательно — будущее самого Витки, Рунного мастера.

Дурманящий аромат стелился над водой. Вода казалась тяжёлой и мрачной, из-за цвета ванны, ванна была нестандартных размеров и абсолютно чёрная. По углам ванны горели свечи, их острое пламя дерзко рассекало душный мрак. Грациозно и точно Витки отправлял в тёмную горячую воду колдовские ингредиенты, в основном сухие и свежие растения, но также морскую соль, масла и даже пепел. Иногда свечи одновременно издавали сухой треск, что говорило о правильности производимых манипуляций.

Глубина ванны была точно рассчитана — Витки без всплеска канул на дно.

Следующим пунктом шло нанесение «декоративных» ран, они должны были быть: а) вызывающими острое чувство сострадания, б) недостаточно серьёзными, для последующего их устранения, и наконец в)они непременно должны «украшать» наиболее соблазнительную и «безопасную» часть тела, для максимально успешной демонстрации.

Он взял в каждую руку по горящей свече и завёл их за спину. Витки был неведом, присущий многим, страх перед болью. Если боль случалась — он выносил её, с криком, стоном, как угодно, но он никогда не сбегал от неё. Это не значит, что Витки нравилось страдать. Он не видел в ней той помехи, которая запретит ему движение вперёд, к цели. Именно этому качеству так завидовал Омега. Как повлиять на человека, которого сумеет остановить лишь Смерть?

Благовония тлели в его пустынной спальне, мазь была приготовлена, сигареты и вино припрятаны за шторой. Постельное бельё тоже было особым — тонким, ласкающим кожу, карминно-красным. Витки оставил дверь в спальню слегка приоткрытой. Мерцающие в кажущемся беспорядке свечи довершали картину. Трезвым, оценивающим взглядом Витки обвёл комнату и остался доволен своей работой. Он забрался на кровать и устроился поудобнее, подогнув под себя ноги. Шёлковая мантия с капюшоном до поры скрывала его фигуру — стоит ему чуть шевельнуть плечом, и она легко соскользнёт, открывая взору жертвы заблаговременно припасённые ожоги. На один лишь миг Витки сжалился над фатально-беспомощной жертвой, а потом собственное НЕТЕРПЕНИЕ заставило его забыть обо всём.

Слыша робкие шаги, блуждающие по квартире, Витки не мог не улыбнуться — вот оно! Дверь за его спиной медленно отворилась.

— Я забыл носки.

Молчание. Витки сидит, опустив голову.

— Господи! Что с тобой произошло?!

Витки бросает тоскливый взгляд через плечо, мантия, будто бы случайно спадает, и он «торопливо» ловит ускользающий край. Роберт с шумом вздыхает:

— Спина! Твоя CПИНА! — он растерян и немного испуган увиденным, но его глаза уже стекленеют, в них постепенно проникает наркотический туман.

Витки выглядит настолько отстранённым от окружающей его действительности, что Роберт не раздумывая заглатывает наживку. После того, как он вхолостую щёлкает выключателем, убеждаясь в неполадке — обилие зажжённых свечей перестаёт казаться ему подозрительным.

— Пойдём, тебе нужно развеяться, — сказал Роберт. — И тебя ждут. Там весело. Огромный розовый торт и стриптиз!

— Нет, нет… Но ты иди. Я … неплохо проведу время и в ПОЛНОМ одиночестве, — голос Витки мог бы растрогать и камень.

Роберт присел на краешек постели. Обворожительный аромат окутал его, тонкий, ни с чем не сравнимый, влекущий к беспамятству. Роберт покачнулся и закрыл глаза, борясь с головокружением.

— Ты уверен, что хочешь остаться? — меланхолически осведомился Витки.

— Ну как же… Ты совсем один. Тебе грустно… Я не могу тебя бросить… Извини, я вроде немного выпил, — медленно, с трудом ворочая языком, произнес он.

— Всё хорошо, всё хорошо, Ро. Просто побудь со мной.

Неведомая сила давила Роберту на затылок, он очнулся только тогда, когда коснулся щекой плеча Витки, обнажённая кожа оказалась обжигающе-горячей. Роберт резко отпрянул, пытаясь осознать произошедшее. Здравый смысл отказывал ему, он не мог даже заговорить, потому что прежде необходимо создать фразу в уме, а там царил Хаос, не успев обрести законченную форму, мысли рушились одна за другой, и Роберт напряжённо старался остановить этот дьявольский процесс.

Повернув голову в пол-оборота, Витки незаметно наблюдал за ним. Тяжёлые от воды, волосы Витки были почти прямыми и тёмными и, хотя лицо его оставалось задумчиво-бесстрастным — душа терзалась, вместе с Робертом.

— Всё хорошо, поверь мне, — прошептал Витки. — Замени слова символами. Не говори — смотри. Это очень красиво. С доверчивостью ребёнка Роберт последовал его совету. Ему сразу стало так спокойно, так хорошо. Мысли перестали быть словами, вместо сложных, цепляющихся друг за друга букв — нелепых, сводящих с ума, знаков, он УВИДЕЛ россыпь оживших звёзд, головокружительные высоты, само Солнце. Стоило захотеть, и он сам создал целую поэму. Стремительная река, в её водах — свежие, ароматные цветы, которые могут жить вечно, это значит: «Пожалуйста, не суди строго. Со мной что-то происходит. Сперва я испугался, но теперь уже ничего не боюсь». Это было похоже на Великое Освобождение от всеподавляющей Серости.

Витки вытащил пробку из бутылки и сделал маленький глоток.

— Это красиво, Ро. — загадочно улыбаясь, он вложил бутылку в правую руку Роберта. Роберт ужасно смутился — глаза Витки оказались совсем близко, его пальцы крепко сжимали бутылку и заодно с ней пальцы самого Роберта. Это длилось несколько долгих мгновений, затем Витки вернулся в прежнюю позу, едва не поморщившись от разочарования.

— Пей! Пей! — мягко приказал он.

Содержимое бутылки по вкусу и по консистенции мало напоминало вино. Это был густой, почти чёрный алкоголизированный напиток с преобладающим ароматом мяты. Он легко пился, не оставляя чувства дискомфорта.

Роберт с удивлением и радостью почувствовал, как к его непослушным членам возвращается былая подвижность. Собственная эрекция не стала для него неожиданностью — подобное случалось не так уж и редко. Уверенный в том, что Витки не станет концентрировать внимание на его ширинке, Роберт поставил бутылку на пол и попробовал произнести несколько слов. Всё было в порядке!

— Я уже подумал, что перепил. Странно, потому что я пил только пиво, одну банку, одну ма-аленькую баночку светлого пивка!

Роберт заблуждался, полагая, что сознание его полностью очистилось от дурмана, так коварно захватившего власть. Роберт мнил себя хозяином положения и не поверил бы даже Ангелу в сияющих одеждах, появись он вдруг рядом, с правдивой информацией на устах.

Ничего не изменилось, всё так, как и было ДО… До чего? Роберт весел, спокоен и весьма доволен жизнью. Витки отметил, что Роберт достиг требуемой стадии; его широко распахнутые, словно у слепого, глаза устремлены в пространство, зрачки съёжились до размеров булавочной головки, он дышит часто и хрипло, ловя воздух открытым ртом. Витки плавно взмахнул рукой перед его лицом — так и есть, Роберт «готов» принять участие в ритуале.

— Витки?

— Да, — на самом деле губы Роберта даже не дрогнули, но Витки вынужден поддерживать иллюзии, его тихий голос — одно из важных составляющих, необходимых для полного успеха.

— Тебе понравился мой коктейль?

— Слушай, я подумал, что если Лера придёт сейчас? Они все ждут тебя…

— Кто-нибудь видел, как ты зашёл? Или ты говорил об этом кому-нибудь?

— Не говорил. А насчёт того, видел кто-нибудь или нет… Как я могу знать? Так ты не спустишься?

— Мне больно, и я не смогу сам обработать раны, если бы ты мне помог…

— Господи! Я забыл о них… А что нужно делать?

— Просто смазать антисептическим кремом. Он лежит в верхнем ящике. Принеси.

Подобно зомби, Роберт отправился выполнять приказ. Отбросив мантию, Витки уселся лицом к изголовью и хлопнул в ладоши. На стене, прямо перед его глазами загорелась Главная Пентаграмма, состоящая из крошечных ярко-голубых лампочек, незаметных в другое время. Пентаграммы поменьше располагались на остальных стенах и на потолке. Все они вспыхнули одновременно. Тускло замерцали ставшие видимыми в голубом сиянии, каллиграфически выведенные надписи на нескольких языках. По позвоночнику Витки пробежал приятный холодок.

— Что это?

— Рождественские украшения. Звёздочки Вифлеемские.

— Я принёс крем.

— Снимай ботинки.

Жирная, тёмно-коричневая грязь с резким болотным запахом, так называемый «антисептический крем», ложась на сухую кожу Витки, плавилась, словно сливочное масло. Запах при этом многократно усилился, став почти приятным.

Обработав поражённые участки, Роберт вдруг понял, что не может остановиться. Его собственные руки не повиновались ему… Роберт увидел себя абсолютно голым, лежащим на спине. Это был незнакомец… Ничего общего с отражением в зеркале, к которому он привык. Со смешанным чувством жгучего любопытства и столь же жгучего стыда Роберт наблюдает за своим (СВОИМ — осознание пришло не сразу!) блестящим от пота, извивавшимся телом.

Свободное падение, холодные разрозненные огоньки остаются вверху. Роберт летит, с ужасом ожидая удара. Его скрюченные пальцы шарят во тьме. Он снова в спальне, сквозь удушливый туман проступают знакомые черты, его ногти впились в шею Витки — вот-вот брызнет кровь.

Происходит великое множество разных вещей, но Роберт просто не успевает замечать их. Неясные лица скользят вокруг, некоторые пытаются что-то объяснить ему, некоторые скрежещут зубами в звериной злобе, комната наполняется гулом, сам он одновременно терзаем болью, страхом, лихорадкой и похотью. Галлюцинация обретает чудовищный размах.

Он видит Витки, потом он видит себя, и это — самое страшное. Что произойдёт, если спросить о чём-нибудь самого себя .чей голос раздается в ответ?

В полном физическом и духовном изнеможении Роберт падает ничком на скомканную простыню и оказывается в безмолвии. Странная, кристально-ясная картина предстаёт его взору: серый камень с высеченными на нём словаки — «ХИК ЯЦЕТ  Р. Р. Лесс».

Ровно через 30 минут Роберт пришёл в себя. Он открыл глаза, и сердце его наполнилось жестокой обидой. Он стал одеваться — молча, зло, не глядя по сторонам.

Витки, приподнявшись на локте, буравил его спину напряжённым взглядом.

— Роберт… — слабым, охрипшим голосом позвал Витки. Роберт, словно ожидавший этого, круто развернулся. Глаза его горели, словно раскалённые монеты, губы были плотно сжаты. — Роберт, не уходи.

— ЧТО?! — Роберт, оставив в покое пуговицы, уронил руки. У него был вид человека, впервые услышавшего отвратительное ругательство в свой адрес, совершенно им не заслуженное.

Витки торопливо натягивал футболку.

— Ты… Ты… Я не буду даже говорить с тобой! — прорычал Роберт.

— Но ты ничего не знаешь, я готов всё тебе рассказать! — отчаянно взывал Витки.

— Ты опоздал со своими долбаными рассказами!

— Прости меня !Я не мог ждать… Роберт! — Витки перелез через кровать и схватил Роберта за предплечье. Роберт грубо отшвырнул Витки назад.

— Где мои ботинки? — орал Роберт, шагая из угла в угол, как назло, куда бы он ни посмотрел, его взгляд неизменно натыкался на орудия недавней пытки: прогоревшие свечи в одинаковых канделябрах, кучки, невесомого пепла — всё, что осталось от ароматических палочек. Он раздвинул изумрудного цвета шторы и зажмурился — день был уже в самом разгаре, ослепительный шар солнца висел в зените. В этом живом свете волосы Витки вспыхнули ярким праздничным костром, он стоял в дверном проёме, с выражением глубочайшей скорби на лице, его взгляд был прикован к Роберту.

Роберт понял, что Витки так просто не отпустит его. Вступить в драку с ним означало для Роберта неминуемо проиграть, пасть жертвой очередного унижения. Он на собственном опыте убедился в физическом превосходстве Витки. Внешне Роберт и Витки казались равными по силе — их рост и сложение странным образом совпадали, НО — у Витки было отлично натренированное тело, все его мышцы и сухожилия пребывали в завидном состоянии полной боеготовности, в то время как Роберт никогда не утруждал себя даже зарядкой.

Роберт чувствовал себя ужасно. Его кожа нестерпимо чесалась. Он старался не делать лишних движений, легкое прикосновение одежды к телу заставляло его скрипеть зубами. Даже глаза чесались! Неудивительно, что он был взвинчен до предела, безумно хотелось смыть с себя весь этот зуд, даже психическая травма отодвинулась на второй план.

— Роберт, ты должен всё узнать, а уже потом делать выводы! — сказал Витки.

— Я всё ещё здесь, потому что не могу уйти босиком, так что лучше тебе заткнуться и не бесить меня. От твоего голоса блевать охота.

— Упрямая, трусливая скотина! В 24 года остаться девственником! — закричал Витки. — Что скажешь?

Издав жуткий стон, Роберт схватил бутылку, в которой ещё оставалось немного жидкости и разбил её о стену. Над изголовьем кровати возникла чёрная клякса, немногочисленные осколки рассыпались по подушке.

— Ха, — прокомментировал Витки.

— Рыжий чёрт! Говнюк, думаешь, поимел меня, и всё сойдёт с рук?! Да ты меня высосал, как последний вампирюга, ты меня ПОИМЕЛ!!!

Витки медленно покачал головой из стороны в сторону, на его лице не было и тени злорадства. Роберта трясло.

— Если бы я не был уверен, что ты любишь меня — ничего этого не…

— Да как ты МОЖЕШЬ! — завопил обезумевший Роберт. — Не лезь в мои чувства! Господи! Я тебе доверял, а ты… ты просто опустил меня, вот и всё…

— Ты нe в состоянии увидеть ничего дальше собственного носа. И какие слова ты подбираешь для определения того, что было между нами? Неужели ты ничего не понял, ничего не почувствовал?

— О, я чувствовал. Чувствовал, как меня насилуют, а я не могу даже закричать!

— За это я прощу прощения, только за это, — тихо произнёс Витки.

— Я тебя ненавижу.

Витки заглянул под кровать — ботинки Роберта были там. Он их вытащил и аккуратно поставил перед дверью. Он больше не собирался препятствовать Роберту. Ни в чём.

Витки отвернулся и, достав тонкую коричневую сигарету, принялся разминать её до тех пор, пока она не превратилась во что-то бесформенное и бесполезное. Он услышал, как захлопнулась входная дверь. Наверное, горячий душ и яичница оказали бы своё целительное действие на его душу. Он подумал об этом и остался сидеть, отрешённо глядя в залитый солнцем оконный квадрат. Обрывки разговора крутились в голове — нет, нет, он говорил ненужные вещи, всё сложилось бы иначе, если бы он… Сколько неисправимых ошибок! Что толку винить себя? Витки почему-то очень хотел заплакать, он даже сделал какую-то сложную гримасу — НИ-ЧЕ-ГО. Что делать с этой проклятой тяжестью? Было бы прекрасно научиться себя жалеть, только тот, кто умеет пожалеть себя, может зарыдать, тем самым мгновенно облегчив собственные муки. Слёзы несут в себе нечто светлое, нечто Божественное. Он припомнил кадры из любимых фильмов: сцены встреч и расставаний, НАСКОЛЬКО облагораживается человеческое лицо, залитое потоками искренних слёз…

Витки вёл с собой безрадостный диалог. «Чего ты ожидал? Не знаю. Ты увидел Любовь там, где её нет. Неправда. Свет — там, где одни лишь сомнения. Сердце знает Истину, оно не ошибётся. Ещё как ошибётся, не мне тебя учить. Я буду терпелив! Теперь-то да, ведь тебе больше ничего и не остаётся, как ждать. Молчи, можно подумать, в тебе всё погибло! Как раз наоборот, не ослеп ли ты? Ну и что?! Самое страшное — упорствовать в своих заблуждениях, это короткий путь к гибели. Знаю, знаю, я ведь не говорю, что я прав, а ты — нет. Правильно делаешь, потому что прав я. Кто же ты? О, я ужасное существо, я не изменился с тех самых пор, когда валялся на тротуаре, под смердящим боком полумёртвой от беспробудного пьянства женщины, я не называю её матерью, лишь из уважения к тебе. Зачем же ты не меняешься? Затем, что грех людской неискупим! Существует Любовь. Где?! В моём сердце! Скажи мне, СКАЖИ, что любишь её, отдавшую тебя за ящик водки! Люблю, я помню — она плакала, она сказала, что так будет лучше. Хорошо, я верю тебе, но что с Робертом? Я отдам жизнь за него. Опять я верю, а что дальше, ты ему противен — два пениса (прости за откровенность) не имеют права на ТЕ отношения, ты понял, я немного иносказателен… Чушь ты несёшь! Не чушь, а социальную догму, сам посуди, что будет, если Колонисты разнюхают, что к чему. Какой неоправданный цинизм! Тебе ли проповедовать Свободу, ты всю жизнь прожил по Законам Колонии, ни разу не восстал против тиранства! С меня довольно, завтра же врежу замок в дверь. Мелочи быта, это всё на что ты способен. Пусть так. Роберт тебя не любит. Пусть так. Слюнявый кретин, распустил нюни, драться нужно, вот единственная правда жизни, только так мы станем ТЕМИ, КЕМ ДОЛЖНЫ СТАТЬ! Я дерусь с тобой, ТЫ — мой главный враг!»

Витки лег на кровать и засунул голову под подушку.

Вдруг сердце его болезненно сжалось — он услышал лёгкие шаги босых ног. Кто-то (Витки не допускал мысли о том, КТО это может быть) остановился перед его кроватью. Медленно, как в дурном сне Витки приподнял голову. Роберт — бледный, несчастный, смотрел на него мокрыми от слёз глазами. Витки не двигался из опасения совершить какую-нибудь глупость. Пальцы Роберта разжались, и ботинки с глухим стуком упали на пол. Шмыгнув носом, Роберт попытался что-то сказать. Его губы дрожали.

Витки подошёл к краю кровати и уже хотел сойти с неё, как Роберт, подавшись вперёд, крепко его обнял. Затаив дыхание, Витки смотрел вниз, опомнившись наконец, он стал гладить обеими руками густые, по-детски мягкие волосы Роберта. Роберт поднял полные раскаяния и доверия глаза, и Витки, возможно впервые за свою сознательную жизнь, улыбнулся ему С ПОЛНЫМ ОЩУЩЕНИЕМ ИСТИННОГО СЧАСТЬЯ.