Глава 18: Промах Валерии.

«Наши поступки сейчас, сию минуту, это наше, а что из них выйдет — то дело Божие».

Франциск.

Витки ужасно страдал. Омега старался не причинять ему дополнительной боли, хотя знал, что это невозможно.

Несколько Колонистов встретилось ему на пути, но все они промолчали под красноречивым взглядом Омеги. Они выглядели испуганными, они хотели знать, что происходит. Витки был одним из лучших, и если ТАКОЕ случилось с ним, то… Шепот слухов растекался по Колонии: «Витки низложен!», «Омега прикончил Рунного Мастера!», «Витки постигла кара, и поделом ему!».

Большинство было уверено — Витки не вернётся никогда.

Всё это осталось за спиной Омеги, равнодушного к чужим страхам и судьбам. Сейчас он чувствовал пустоту в себе, исчезло даже недавнее раздражение. Тяжёлый голос Виктории, комментирующей то, что лучше не комментировать вовсе, её печальный, расслабленный взгляд куда-то сквозь… Никакой мимики! «Это не женщина!» — подумал Омега. И ещё: «А Я смог бы. Проронить скупую мужскую слезу».

Оказывается, Смерть реальна! Он чуял её — не такую как у всех, Смерть Витки.

Омега стоял на февральском ветру, и его белая рубашка была похожа на парус. Мурат и Перышко возились с сиденьями, формируя из них ложе для Витки.

Встревоженные липа Колонистов белели в окнах, наблюдая за отъезжающим джипом. Какое-то особенное спокойствие опустилось на Колонию. Обычное течение жизни нарушилось. Голоса звучали глухо, отрывисто. Каждый по возможности скрылся в своих апартаментах — глубокие, мрачные раздумья о грядущем не были привычным делом и требовали уединения. Многие обратились за поддержкой к спиртному. Омега выбирал дорогу, но и при всём его опыте Витки нещадно трясло и подбрасывало. Омега стискивал зубы, слыша его крик.

«Проклятая бабёнка», — думал Омега. — «Неуклюжая дура! Да я тебя к магии и близко не подпущу теперь». Неожиданно пришла мысль, от которой ему стало тошно: «Скажет: „Но я не знаю, КАК это вышло! Я всё сделала по правилам. Ничего не понимаю! Я не смогу исправить! Я не знаю, ЧТО исправлять!“ Нет, ты исправишь. Исправишь, или…». Да — есть ещё Суд Колонии. На памяти Омеги никого не судили, но ОН существует. Витки стоит десятка таких, как она. И если он всё же умрёт, замены ему не найти.

Они находились в той же «палате», где месяц назад лежал сам Омeгa. Здесь всё осталось прежним: свет флюоресцентных ламп дрожал на мелком кафеле стен и пола, кровать-каталка (Омега живо вспомнил её враждебную поверхность) в окружении голых стоек, столик с зеркальными дверцами, «вафельные» полотенца… Желтоватое лицо Доктора по-прежнему блестит, и выгнутые ноздри шевелятся, вбирая воздух. Очки крепко сидят на тонкой переносице, халат чист, хотя и несвеж, рубашка застёгнута на все пуговицы. Воротник врезался в шею, но это, кажется, не причиняет Доктору неудобства — всё его внимание обращено к Витки. Откинувшись в казённом кресле, Омега из-под пальцев, прижатых ко лбу, ведёт своё наблюдение.

— Я помню этого парнишку! — вдруг восклицает Доктор. — Отличное тело! Хорошая кровь!

Омега помор щи лея, опустил руку.

— Дашь ты, наконец, eмy обезболивающее?! — не сдержался он. — Опиум…

Долгий ответный взгляд Доктора содержал многое.

— Так нельзя, герр Омега. — объявил он высокомерно. — Ваши советы, бесспорно, имеют смысл, но позвольте…

— Это что ещё за «герр», гнида? — вцепившись в кожаные подлокотники, сухо осведомился Омега. — Молчишь, саранча? — он коснулся языком верхней губы и чуть подался вперёд. Его взгляд поверг Доктора в состояние, близкое к летаргии. Неожиданно Доктор вспомнил, с КЕМ он имеет дело.

— Я врач, — дрогнувшим голосом сообщил он.

— Прекращай блеять! Дай мне картину!

Несколько воспрянув духом, Доктор шмыгнул за каталку. Положив ладонь на грудь Bитки так, словно это была Библия, он произнёс:

— Отёк внутренних органов.

— Устрани, — распорядился Омега.

— Я врач… — торжественно начал тот, но Омега медленно поднялся со своего места и не дал довести речь до конца.

— Действуй. Если хочешь жить. Заколю, как свинью, — он подошёл к двери и добавил:

— Завтра вечером я буду здесь. Хочу поболтать с ним. Или… С тобой.

Омега поднялся наверх. Стало немного теплее, ветер смягчился. Омега с наслаждением вдыхал тонкий аромат сумерек. Открыв дверцу джипа, Омега вдруг остановился. Предчувствие встречи завладело им. И он дождался.

Такси. Женская фигурка осторожно пересекает заснеженное пространство. Покачнувшись, неловко взмахнув рукой, всё же сохраняет равновесие на коварной тропке. Модная обувь не приспособлена для такого рода блужданий.

Клыки Омеги обнажились в гримасе, отдалённо напоминающей улыбку. Лера увидела чёрный джип у входа. Деваться ей было уже некуда. Остановившись в нескольких метрах от Омеги, она сказала:

— Я должна узнать, что с ним.

— Иди сюда, — потребовал Омега.

Бесцеремонно схватив Леру за воротник шубы, отчего она непроизвольно пригнула голову и пискнула, словно испуганный щенок, Омега втолкнул её в салон и о силой захлопнул дверцу.

Всхлипывая, Лера принялась беспорядочно дёргать ручку. Омега вывел джип на дорогу и помчался с удвоенной скоростью.

Лера украдкой поглядывала на него. В малейшем движении бровей, губ ей чудился приговор. Омега молчал. Вот он резко свернул куда-то в сторону от главной дороги, в необитаемую мглу. Жестоко скручивая ремешок своей сумочки, Лера подумала: «Я попрошу не бить меня по лицу». Мотор ещё сыто поурчал и смолк. В наэлектризованной тишине Лера затаила дыхание, словно стремясь таким образом скрыть своё существование. От Омеги исходил терпкий холодный аромат дорогого парфюма. Этот аромат, часто не предвещавший ничего доброго, был хорошо знаком каждому Колонисту…

Глядя в никуда, Омега холодно заметил:

— Моё терпение, между тем, подходит к концу.

Лера запаниковала. Нужно объясниться, но какими словами? Старательно проглотив слёзный осадок, она спросила:

— Что мне делать?

— Верни всё на свои места.

— Хорошо, — не задумываясь, выпалила Лера.

— Тебя это не затруднит? — поинтересовался Омега. Лера ощутила на себе его колкий недоверчивый взгляд. Ей стало стыдно за размытую тушь, обветренные губы и развитые локоны.

— Произошла ошибка, — упрямо заявила Лера. — Я этого не хотела.

— Та-а-ак, — протянул Омега, мгновенно соскучившись. — Назови срок.

— Срок? А, конечно.

Они подъезжали к Колонии, когда Омега вдруг соизволил ответить:

— Завтра. Вечером…

Омега высадил Леру и сразу же уехал. У него был напряжённый график. «Скатертью дорожка», -мысленно напутствовала его Лера, стоя на бетонной площадке перед крыльцом. Тугой комок злобной силы дозревал в её груди. Безразличная к яркой луне, возбуждённому смеху подвыпивших юнцов, Лера развернулась и, быстро преодолев немногочисленные ступени, позвонила. Дверь тотчас распахнулась, чёрные глаза Мурата сверкнули ей в лицо.

Илия собирался уходить. Дождавшись от Леры взгляда, он с готовностью изобразил подобающую случаю улыбку. Лера откликнулась не менее принуждённой гримасой.

— Обход? — сказала Лера, надеясь, что это глупое замечание избавит её от вопросов. Илии не оставалось ничего, кроме как вяло поддержать иллюзию общения:

— Ты же знаешь… Надо, значит надо.

Он не жаловался, но было ясно, что исполнение обязанностей (раз в неделю он наведывался к сутенёрам, чтобы изъять большую часть их выручки) не слишком радует его. Сутенёры дали ему прозвище «студент». Произносилось оно обычно сквозь зубы и сопровождалось затяжным плевком. За три года регулярных поборов (что само по себе уже казалось чем-то невероятным) Илия ни разу не был избит. Напряжение росло. Каждый раз он внутренне готовился к тому, что кулаки и тяжелые подошвы вопьются в его тело. Вот и сейчас он чувствовал вспышки боли в привычно одеревеневшей спине. Сегодня они будут ждать его на речном вокзале. Благодаря Омеге, Илия был полностью безоружен. Омега объяснил свой запрет так: «Войди к ним в доверие, стань им ровней, и никто не тронет тебя. А если и тронет, тебе всё равно ничего не поможет, они действуют слитно, ты не успеешь и рта раскрыть». В глазах Омеги его работа была не более чем рутинным пустячком. Сaм Омега брал на себя такое, о чём Илия страшился даже помыслить. Илия с восхищением относился ко всему, что исходило от Омеги, вездесущая тень Омеги оберегала его. Не подозревая о том, Омега стал для Илии кем-то вроде языческого бога.

Только теперь Илия обратил внимание на испачканное лицо Леры. Он подумал о том, что женская привлекательность эфемерна, как узор на крыльях бабочки.

Не говоря ни слова, он отвернулся от Леры и пошёл к двери. Виктория и Ольга мрачно наблюдали за Лерой сверху. По крайней мере, взгляд Виктории был мрачен, Ольга же просто переняла её настроение, как поступала всегда. Виктория держала в пальцах мундштук, увенчанный только что зажжённой сигаретой. Лера была поражена, когда в ответ на начало её фразы Виктория бросила дымящуюся сигарету на пол и молча ушла. Ольга, разумеется, сразу же исчезла. Остолбенев от шока, Лера смогла лишь подумать: «Они всё знают». Лицо её пылало, в глазах застыли слёзы.

Они всё знают и осуждают её. Лера нe могла поверить… КЕМ она стала в их мыслях и разговорах! Но, несомненно, именно это и произошло. Она в мгновение ока утратила свой, пусть и неопределённый, статус, который позволял ей действовать и выглядеть так, как она действовала и выглядела ВСЕГДА. Общественное мнение значило для Леры… всё. Она не злилась.

Она была разбита. О Витки она не вспоминала.

Ах, как Лера дорожила собой!

Закутавшись в атласное одеяло, Лера смотрела в окно, беспросветно-чёрное, где как будто таяли мысли, она пила коньяк, но почти не захмелела. Иногда она поворачивала голову и равнодушно взирала с дивана на свой слегка потрёпанный тускло-красный колдовской шнур, лежащий на ковре. Девять слабых узелков и были причиной всex страданий Витки. Лера медленно пила и планировала остаток ночи. Шнур для неё являлся лишь памяткой. Нужно только успеть распутать его до утра. Это ведь не займёт много времени?

Тишина баюкала Леру. Её рука с пустым бокалом поникла, веки смежились. «Виктория бы ничем не пожертвовала ради НЕГО, так как же она смеет ВООБЩЕ…». Вдруг настал миг полного умиротворения.

Её разбудил звонок. Мрак за окном оставался непроницаемым, что вызвало у Леры вздох облегчения. Она вскочила, бокал выскользнул из складок одеяла и разбился. Перепрыгнув через осколки, Лера схватила сумочку и выудила из неё свой крошечный блестящий телефон.

— Это Демон.

Лера молчала. Она уже знала — что-то пошло не так.

— Я звоню с автомата. Мы на площади…

— В чём дело? — севшим голосом спросила Лера.

— Мы подъехали, как и собирались. Он был там. Мы сказали, что нас прислали за ним.

Демон сознательно усыплял в Лере эмоции. Тон его голоса был таким, словно он уговаривал, но не оправдывался. И всё же Леру сотрясала мелкая дрожь. Она обхватила себя за талию свободной рукой, ладонь была горячей и влажной. Страстное желание добраться, наконец, до сути происходящего (или произошедшего), как ни странно, способствовало тому, что Лера всегда называла «пик ледяной решимости». Теперь ей стало ясно, что Демон боится. И именно ЭТОТ страх был хорошо знаком Лере.

Лера прошли на кухню и, присев на краешек стола, вытянула сигарету из пачки. Пальцы её левой ноги слегка касались выстланного греческой плиткой пола. Газовая туника трепетала от малейшего дуновения, нежно щекоча обнажённое тело (помимо туники на Лере были лишь белые трусы из 100% хлопка). Демон между тем говорил, и в голосе его уже появились пронзительные нотки:

— Это был он, все так, как ты говорила! Он даже дошел со мной до машины. Я не знаю… Может, он заподозрил что-нибудь? Я пытался его уговорить, но он — ни в какую. Просто сбежал. Я… Мы даже не видели, куда он подевался.

Упорное молчание подстёгивало Демона, его речь сделалась совершенно неразборчивой. Он начинал повторяться. Рассеянный взгляд Леры наткнулся на горевшие зелёным светом цифры. 3.10. Лера передвинула будильник и сказала:

— Ты знаешь моё окно. Будь под ним как можно скорее.

Она прервала связь, хотя Демон что-то отвечал ей…

Не обращая внимания ни на осколки, ни на шнур (ибо обстоятельства требовали от нее на время забыть о том, что вполне может подождать), Лера расхаживала по квартире, останавливаясь лишь затем, чтобы натянуть джинсы и подкрасить лицо.

Наполненные шприцы она осторожно уложила в сумочку, предварительно вытряхнув всё лишнее. У Леры было много сумочек и ни одной свободной, всюду находились какие-то просроченные кремы, бессмысленные заметки, вышедшие из моды духи, и Лера, глядя на жалкую кучку хлама, который когда-то был важной частью её жизни, почувствовала себя безмерно одинокой.

О содержимом шприцов Лера имела слабое представление. Кто-то, кого она видела впервые, предложил «лекарство» после того как она, нимало не заботясь о достоверности собственного рассказа (что-то насчёт буйного животного), пожелала: «Чтобы не вырывался и не кричал». Дёшево и сердито. Теперь пришло время проверить таинственный препарат в деле.

Достанет ли сил и ловкости? В мечтах все было так легко и сладко…

В том, что Роберт вернётся в Колонию, Лера не сомневалась ни секунды. Планировать уже поздно, да она и не в состоянии заниматься этим сейчас. Лера не стала застёгивать сумочку. Взяв с кухонного стола сигареты, она подошла к зеркалу. Да, такой она видела себя впервые. Что именно изменилось, сказать было трудно. Возможно, рот. Тени темнее, чем обычно (она не выбирала), взгляд слишком прямой… Накинув чёрный пиджак, Лера вышла из квартиры. Её удивляло собственное безразличие. Никакого страха и никакой ненависти. Она хотела бы навсегда удержать это в себе.