Глава 19: Ловушка.

«Утешься тем, что страдать — это значит трудиться в стремлении освободиться от материи, то есть — облекаться бессмертием».

Папюс.

Ожидание освобождения будоражило меня с ночи, я уснул, помня о том, что всё, наконец, закончится завтра. Со мной будет Витки, остальное неважно… Я устал. Я был измотан до крайности. Стоя, я всегда приваливался к стене, к косяку, опирался на стойку, точно какой-нибудь инвалид. Желание поесть не оставляло меня. Иногда на Старуху что-то находило и мы (бармен, Наташа и я) получали поднос с бутербродами, которые вырывали друг у друга изо рта. У Наташи из-за спешки падало больше колбасы, и она приходила в ярость, если мне удавалось подхватить пару кусочков и затолкать в свой рот. Да, кстати, бармен в этом не участвовал. Я прощаю ему и взгляды, и смех — я бы делал то же самое на его месте. А Наташе просто нравилось бросаться на меня, когда ей казалось, что она причинила мне боль, она сразу смущалась и просила прощения. Но я всё равно оставался ужасно голодным.

Как-то ко мне подошла Лилит и, по-моему (сейчас уже трудно судить) предложила перепихнуться. Гремела музыка, в баре было полным-полно народу, я периодически забывал, за чем меня посылали, я обливался потом и едва понял, что она разговаривает именно со мной. Слава Богу, всё разрулилось без напряжения. Лилит затерялась в толпе, и я больше о ней не вспоминал. Интересно, если бы она предложила мне денег, я бы задумался?

Я ждал этого праздника — появления Витки. Я уже давал себе обещания, что никогда не причиню ему боли, что буду ценить его как никто и никогда никого не ценил. Я полагал, что изменился в лучшую сторону. Например, я избавился от привычки всех и всё осуждать. Вслух. Грандиозный рывок вперёд!

Проснувшись, или, скорее, очнувшись, я сразу же подумал о том, что момент моего избавления близок. Я почистил зубы и старательно умылся. Кран был так высоко над раковиной, что струя воды, устремляясь вниз, успевала забрызгать всё на своём пути. Но не могла же меня огорчить подмокшая водолазка?!

— Ты просто сияешь, — сказала Наташа не без капельки яда. — Ты же здесь ненадолго. Я не хочу, чтобы ты уходил. Что, неужели сегодня — последний вечер?

Я прошёл мимо неё к окну и спрятал свой футлярчик за ставню. Потом сел за стойку и взял у неё сигарету. Мы покурили в тишине, не глядя друг на друга.

— Слушай, а кем приходится тебе этот зловещий чувак с белыми волосами? — спросила Наташа.

Я понял, что вопрос давно не даёт ей покоя. Что же ответить? Ссориться не хотелось, я ведь больше не увижу её.

— Он мой начальник, — сказал я. И почувствовал её разочарование, которое тут же облеклось в слова:

— Да ну-у… Не отец? Да ну-у. А что ты делаешь для него? Ты же ничего не умеешь! Ты — никудышный работник. Зачем ты ему сдался? Он такой крутой чувак, у него, наверное, куча денег.

— Раз он такой крутой, — я хотел сказать: «Иди и трахнись с ним», но вовремя заткнулся.

— То что?

— Ничего.

— Так ты уходишь?

— Да.

— И мы больше не встретимся?

— Не знаю.

— И ты ничего не чувствуешь?

— Что ты привязалась?

— А сколько ты зарабатываешь?

— Много.

Она мне надоела. Она и сама это поняла и загрузилась ещё больше. Сегодня на ней была короткая юбка и короткая футболка, голый живот светился между тем и другим. Подобная мода вызывала у меня отвращение. Она сидела, ссутулившись, этот мягкий живот с набежавшими складками выглядел не лучшим образом.

— А давай отметим это? Откроем вентиль и напьёмся пива, — с какой-то трогательной надеждой предложила она.

— Что ты говоришь, у тебя впереди рабочая ночь.

Внутренне я скривился от собственной фальши. Мне было плевать на то, как она отработает. В душе я ждал, что она настоит на своём. Тон у меня был «сочувственный», а не грозный.

Наташа соскользнула на пол и зашла за стойку. Она волновалась и смотрела мне в глаза, ища поддержки. Я улыбнулся.

С грехом пополам (она делала это впервые в жизни) Наташа наполнила кружки. Мы ушли в зал и сели за столик. Пиво было холодным и вкусным. Я мечтал о Витки. Приятная грусть оттого, что я покидаю это место, сделала меня добрым.

— Я никогда не спрашивал, чем ты занимаешься. Ведь «Голконда» не вся твоя жизнь, — сказал я.

— Я учусь в «Архитектурке». Я художница.

Вот это — самое противное, когда кто-то, особенно женщина, считает себя творцом. Представляю, какие у неё могут быть «полотна».

— У меня даже есть два твоих портрета, — добавила она. — За это время ты стая дня меня довольно близким человеком.

— Как приятно, — ласково сказал я. Подумал и зачем-то ляпнул: — Вот бы посмотреть.

— Я думала, тебя это совсем не волнует.

Она вырвала листок из рабочего блокнота и нацарапала на нём свой домашний номер. Мне вдруг стало стыдно. Я даже обрадовался, когда в зал повалили первые посетители. Листок я поспешно сунул в передний карман джинсов.

Естественно, я старался бывать на крыльце как можно чаще. Ожидание странным образом затягивалось. Омега почему-то не звонил. В какой-то момент, совершенно внезапно, меня охватил панический ужас. Всё померкло перед глазами. Болело сердце. Я истолковал это как то, что Витки попал в беду и не приедет за мной.

Что же предпринять?

Полчаса я бесцельно бродил по «Голконде» и ненавидел её. Я уже не принадлежал этому месту. То, что я до сих пор оставался здесь, угнетало меня. Вдруг я заметил, как Гоша наблюдает за мной. Цепким, недобрым взглядом сторожевого пса. Я тут же схватил первую попавшуюся тарелку и направился к лестнице. Я спиной чувствовал его взгляд, а потом он оставил меня в покое, видимо ни в чём не заподозрив.

Из курительной пещеры я стащил чью-то куртку. Моя была в кладовке вместе с вещами остальных работников. Ключ лежал в просторном кармане Серой Старухи.

Куртка доходила мне до колен, и от неё за километр разило травой. Футляр с зубной пастой и пр. я, хотя это и было сопряжено с некоторым риском, прихватил с собой. Гоша вновь уставился на меня, пришлось маскироваться стаканами. Я не мог бросить здесь свой родной футлярчик.

Дверь резко распахнулась, я с трудом избежал травмы, вовремя отскочив в сторону. Высокий, небрежно одетый парень стоял на пороге, явно не решаясь войти. Его отросшие чёрные волосы торчали во все стороны, на лице — выражение заинтересованности. Он посторонился, пропуская меня, а затем вдруг сжал мое плечо. Дверь захлопнулась, мы стояли на крыльце. Чуть поодаль я увидел такси. Фары не горели, в салоне было темно, но я всё равно заметил силуэт водителя. Я сделал пару шагов. Он отпустил моё плечо и сказал:

— Постой-ка, пацан. Я тут кое-кого ищу.

Мне не понравилось, как он это сказал, но я оглянулся. Он держался по-неформальски развязно. Для меня такая манера никогда не была убедительной. Он заулыбался, а глаза так и буравили меня. Я спустился с крыльца, слыша, как он крадётся за мной.

— Может ты его знаешь, он, кажется, твоего возраста. Лесс.

Он уже стоял за моей спиной, и его рука снова лежала на моём плече.

— Ты, часом, не он?

— Нет.

— Не бойся, Роберт.

Я чувствовал, как он из кожи вон лезет, уверяя меня в своём дружелюбии. Старается изо всех сил. Meжду тем его пальцы крепко вцепились в моё плечо, лишая возможности сбежать. Он, конечно, не профессионал, иначе давно бы уже затолкал меня в это дурацкое псевдо-такси.Я счёл за благо не дёргаться до поры. Он явно не в курсе того, кто я есть на самом деле. Всё это как-то связано с Колонией, но КАК?! Наконец, он подарил мне шанс:

— Витте поручил мне забрать тебя.

Кто, кто?! Смешно.

— Ну, если ВИТТЕ, — сказал я. — Тогда всё в порядке.

Смягчившись, его рука по-приятельски хлопнула меня по шее. Он выглядел совершенно счастливым. Я тоже, на всякий случай…

Избавиться от их общества оказалось так просто, что я испытал некоторое разочарование. Примитивнейшая уловка — и вот я на свободе.

У кого хватило ума нанять этого Дон Кихота? Разумеется, у женщины. У какой? Ясно, у какой…

Несчастный, он сделал два шага вперёд, напряжённо вглядываясь во тьму, поглотившую меня. Я рассмотрел мученическое выражение его лица. Приоткрытый рот, сдвинутые брови. Шаткая поза неуверенного тела. Скорее всего, он продолжал отчаянно надеяться на моё возвращение…

Я неспешно обошёл здание по узкой полосе бетона и свернул в парк, где мы с Витки вчера (?) встречались. Парком это место только называлось. Дорожка, кое-как обсаженная деревьями. Здесь я был как на ладони. Впереди ярким светом полыхало шоссе. Я понятия не имел, куда иду, но не останавливался, ибо это всё равно не могло мне помочь.

О преследовании я не думал. Зачем? Я знал, что благополучно доберусь до Колонии. Знал и был спокоен.

Мне нравилось идти по обезлюдевшему городу. Я жалел лишь об одном — что рядом со мной нет Витки.

Не успел я как следует насладиться прогулкой, а серовато-бурые стены Колонии уже маячили невдалеке, проглядывая сквозь чёрные ветви тополей и яблонь. Я встал, чтобы окинуть её взглядом. Симметричное строение с высокими окнами… Нет, ничего особенного, как мне казалось раньше. Может быть, я изменился? Мы меняемся для других, не для себя.

В целом Колония казалась уснувшей. Одно или два освещенных окна… Вдруг вспыхнуло ещё, на втором этаже. Я невольно вздрогнул. Рубиновый огонь, и зелёный, и — кухня. Квартира Витки. Что он делает? Зачем ему столько света?

Я всё смотрел на эти разноцветные пятна. Остальные окна погасли одно за другим. Голова у меня замёрзла, я прижал ладони к ушам. Такое впечатление, что меня ждут. Три огня в ряд посреди черноты. Но что делать? Придется войти…

Есть мгновения, не минуты или секунды, а мгновения, которые я считаю особенными, редкостными. Со мной подобное случается довольно часто, и почти всегда в тёмное, холодное время. Каждый вдох кажется неповторимым. Я замечаю вкус ветра, словно он — последний в моей жизни. Так, застыв безо всякой цели под открытым небом, я мучаюсь оттого, что буду вынужден сделать. Идти, куда шёл… Едва я увижу Витки, как начну жить его действиями, его логикой, уверяя себя, что всё это — общее. Погрузившись в такую жизнь, я понял, что близость развращает. Я отвык сражаться в одиночку. Теперь я неполноценен, как неполноценна половина книги или фотографии…

В Колонии царил полумрак. Значит, сейчас где-то около четырёх часов утра. Половина мутантов дрыхнет в своих сотах, половина — шляется неведомо где. Я не понимал, да и не вникал никогда в их образ жизни. Я в своей-то никак не мог разобраться. Иногда Колония представлялась мне хорошо отлаженным механизмом с живыми шестерёнками, а потом я обнаруживал хаос. Какую-то грандиозную свалку человеческих пороков. Пусть Омега хоть с пеной у рта доказывает обратное, но я всегда думал о нас как о людях. Монстры, всякая летающая нечисть, субтильные сексапилы, таинственным образом отыскивающие девственниц — это всё мусор. Паразиты, разбухшие от фантазий несовершеннолетних. Разве человек не может быть Богом? Уже стал. Человек — сырьё для сверхъестественных сил. Человек рождается гением, маньяком, актрисой, педерастом, вампиром, да мало ли кем ещё?! Правда и беда в том, что сам он имеет лишь малую толику власти над истинным собой. Вот так мир и устроен. Просто до аскетизма. Но это — мои мысли, и я не в лучшем настроении.

Колонны из какого-то дешёвого материала, возможно мрамора, при минимальном освещении выглядели внушительно. Можно было любоваться их мутным блеском. Я лично, глядя на них, представлял себе некое благородное европейское место, овеянное мрачными легендами… Короче, стереотип, ничего особенного.

Ковровая дорожка уже была вычищена, я поднялся наверх, завороженно глядя себе под ноги. Как же ужасны мои ботинки!

Я-то полагал, что спокоен, но, взявшись за дверную ручку своей липкой от пота рукой, уверился в обратном… Я вошёл. Свет горел везде, даже в ванной. Было тихо, и это почему-то испугало меня. Запах был другим, но каким именно, я не мог определить. Просто не таким, как всегда. Я стоял в каком-то отупении. Потом до меня дошло, что тишина неестественна, поэтому и нарушать её желания не возникает. И всё-таки в квартире кто-то был. Я чувствовал это. Искушение уйти шевельнулось во мне, но долго не продлилось. Так всегда бывает. Упущенный шанс.

В спальне тихо скрипнула кровать. Я в два прыжка оказался на пороге, и у меня отвисла челюсть. Секунду я пялился и совершенно ничего не испытывал, потом уже сидел в другой комнате, в груди стучало, голова горела…

На кровати, совершенно голая, лежала Лера и с вызовом смотрела мне в глаза.

Сидя на диване и сцепив пальцы, я старался пригасить раздражение. Что ещё она придумала? Я устал и меньше всего хотел выяснять с ней отношения. Перед глазами всё ещё мелькали её груди и ноги, почему-то цельной картинки не получилось. Что-то похожее на тошноту подступило к горлу. Мне было противно. Я старался настроиться на разговор. Начать самому? Или молчать… Злым и циничным мне уже не быть. Ну почему именно сейчас?!

— Привет, Роберт, — это Лера вошла в пижаме Витки.

Я присмотрелся к ней — улыбается и жутко нервничает. Уж конечно не из-за того, что я видел её прелести, тогда — ? Да чёрт с ней, посплю на диване, а там видно будет. Я снял куртку и бросил на пол, сразу стало легче дышать.

— Витки вышел ненадолго… Извини, что так получилось.

— А мне на это плевать, — сказал я.

— Вот и хорошо. Хочешь чаю?

Под грузом равнодушия и лени, я произнёс:

— Чай. Второй группы, резус — положительный…

Лерины покрытые малиновым блеском губы искусственно растянулись. Я мельком отметил про себя, что даже в сей неурочный час косметика на её лице лежит безукоризненным слоем.

Я рухнул поперёк дивана, закрыл глаза и подумал: «Если Лерка наняла тех придурков, не попытается ли она теперь меня отравить?».

Двигаться не хотелось. Я достиг цели, казалось, что ещё я могу предпринять, кроме того, чтобы принять душ и лечь спать? Хотя, нет, на душ у меня не достанет воли.

Пришла мысль и об Омеге — встречи с ним не избежать. Какое ещё применение он уготовит мне? Вот бы никогда больше не видеть его самодовольной рожи.

Я услышал шаги и сразу сел. Лера подала мне чашку. Я держал её в ладонях… Холодный, несвежий чай, подёрнутый сероватой плёнкой. Я поднял глаза. Лера наклонилась, выражение её лица заставило меня отпрянуть. Она оскалилась и ударила меня в основание шеи. Я почувствовал острую боль, что-то вошло мне в кровь, и только тогда я догадался, что Лера сделала мне укол. Мысли мои не поспевали за событиями. Огромные, застывшие глаза Леры — это всё, что я видел. Сжимая чашку, я сидел, слегка отклонившись назад и в сторону.

— Что чувствуешь? — с волнением спросила меня Лера. Очень медленно я выпрямился. Чашка накренилась, и Лера подхватила её. У меня создалось впечатление, будто я ржавею или превращаюсь в статую.

— Зачем? — спросил я. Она с трудом поняла меня.

— Потому что ты мешаешь, — сказала Лера. — Разве не понятно? — она отошла, потом вернулась с мотком белой, упакованной в целлофан, верёвки. Я ждал, когда она начнёт связывать меня. Больше я не смог заговорить. Я не чувствовал ни губ, ни языка.

Продолжая говорить со мной, Лера стащила меня с дивана за ноги. Я смотрел, как она обматывает верёвкой мои лодыжки.

— Каждый имеет право бороться за своё счастье, Роберт. Ты принёс мне столько горя, что заслуживаешь наказания. Я люблю Витки и он, несмотря ни на что, тоже любит меня. Без тебя у нас всё было прекрасно. Такие, как ты, вечно всё портят. Да ты даже не знаешь, что такое настоящая любовь! Ты — жалкий, закомплексованный ублюдок, буквально паразит. Когда ты исчезнешь, у нас всё пойдёт по-старому. Или ты надеешься, что Витки будет тосковать по тебе? Он почувствует громадное облегчение, уж поверь мне. Он всего лишь смущён, сбит с толку и это — дело твоих паучьих лап. Ты никому не нужен. Ты — ничто. Может быть потом ты поймёшь, что я оказала тебе услугу, выставив вон. Я научу тебя плавать среди людей, которых ты так превозносишь! Брошу тебя в человеческое море!

Никогда ещё я не слышал столь откровенной речи и даже не предполагал, что услышу её от Леры. С такой верой, с таким жаром мог бы вещать Нерон или Че Гевара.

Она распахнула окно. Подтащила меня к нему. Я уже окончательно утратил способность чего-то бояться. Отметил только, что сейчас полечу со второго этажа головой вниз. Закрыл глаза.

— Держите! — крикнула Лера.

Я напоминал себе куколку шелкопряда. Лере было тяжело. Я опускался рывками. Я не выдержал и открыл глаза — как будто я подпрыгнул от неба. Фантастическая картина. Уютный свет в окне, верёвка, удерживающая меня, действительно очень похожа на серебристую паутинку, словно нарисованный на бумаге силуэт девушки с растрепавшимися волосами отдаляется, отдаляется…

Только с дыханием я получал порцию холода и это было даже приятно, как будто пьёшь минеральную воду, только не нужно трудиться глотать её.

Кто-то понёс меня и я услышал, как на втором этаже закрывается окно…