Глава 21: Исполнитель.

«Чем больше отталкиваешь свой крест, тем он становится тяжелее».

Амиель.

Демон был вынужден сдерживать раздражение. Времени прошло немало, и он начинал уставать. Молчание давалось с неимоверным трудом. Глупая, визгливая речь Кощея, сидевшего за рулём, казалась уже осязаемой. Демон чувствовал себя настолько плохо, что подумал было о пищевом отравлении — тошнота, общая слабость, холодная испарина… .

Пьяному взору открываются иные картины. Демону противно вспоминать, хотя от банального вопроса «Кой чёрт меня дёрнул?» так просто не избавиться. Утром он ещё надеялся, что Кощей (кажется, так назвался тот урод?) не придёт. Припёрся! А винить за это было некого.

Реальность обходилась с Кощеем сурово. В лучшем случае его не замечали, в худшем — били. Добрые феи поленились подойти к его колыбельке. Уже годам к восемнадцати он достиг своей окончательной формы: был мелок по натуре, фальшив в поступках, излагал ворованные мысли. И здесь, сквозь серую пелену привычного существования, на Кощея пролился поистине животворный свет. Робко, словно младенец, шагнул он в новый мир, и мир этот (о чудо!) принял его. То была ролевая тусовка. Это там он познал сладость общения, воспарил к доселе немыслимым высотам. Его неистощимая болтовня, наконец, обрела слушателей. Девочки хихикают, но всё же пока избегают прикосновений длинных цепких рук. Да, он совсем не красив, но здесь о таком молчат. Отсутствие живого ума, право же, не грех. Всё искупает память. Вовремя узнать в лицо популярного, пожать ему руку и дожидаться подходящего момента, чтобы порадовать его какой-нибудь подробностью. Теперь Кощей часто говорит себе: «Я уважаем». Он высоко держит голову, хотя хилые плечи не в силах развернуться, говорит громко, и голос его ломается, словно у подростка, глаза зорко подмечают смеющихся…

Тяжело повздыхав (с каким наслаждением он бы двинул Кощею в скулу), Демон оглянулся на Роберта.

— Ты не переживай, ничего ужасного с тобой не случится, — сказал он.

Роберт с видимым усилием открыл глаза, он напоминал смертельно уставшего человека, предел мечтаний которого — подушка. Демон знал правду и поспешил отвернуться. На душе было неспокойно.

— Ты чё, Демон? — встрепенулся Кощей.

— Да заткнись ты.

— Ты чё, а?! Куда теперь рулить?

— Туда, — Демон медленным движением стёр с лица пот.

— Я вот подумал, нам уже заплатили, так давай выкинем его тут, не доезжая, пива попьём, в кабак сходим. Какая разница…

Кощей прямым текстом высказал то, к чему мучительно и неуклонно подходил сам Демон. Большую часть денег он хотел пропить сразу же. Мысль о выпивке поддерживала его, не давая окончательно раскиснуть под гнётом необходимости. Необходимость эта с каждой минутой мучила его всё больше, Демон даже не подозревал, насколько устойчиво, мощно в нём то, что многие называют «частичкой Бога». Бросить беззащитного подростка на кучу мусора и уехать, чтобы картины этого навсегда остались с ним, всякий раз воскресая в наиболее отталкивающих ракурсах… Неуловимый, бесцветный голос подсознания, безостановочно размышляющий над тем, что стало после… Правы те, кто говорит о преступлениях, совершённых женщиной — изощрённых, навеянных дьявольской фантазией. Совеем другое дело пристрелить обидчика — здесь и спасительная дистанция, и чистота рук, пахнущих лишь железом, без примеси страха жертвы, её горячих слёз. Убийца, как полагал Демон, ни в коем случае не должен дотрагиваться до предмета своей «заботы», смотреть в глаза, слышать близкое дыхание, ведь это непременно натолкнёт его на мысль о схожести, той исконной связи между всеми живыми существами Вселенной. Жестокость несёт в себе очарование, ему склонен поддаться каждый. Кто хоть раз, оставшись наедине с собой, чувствуя в груди заново вспыхнувшую обиду, теперь уже ничем не сдерживаемую, кто не говорил, не шептал или не думал: «Почему я не ударил его именно тогда? Почему не изобрёл фраз, которые растоптали бы его сердце?!». Теперь они готовы, эти фразы, и кулак впивается в пустоту… Ничто не делается вовремя. Где не надо — молчание, там же — безосновательная ярость. Одни лишь горькие сожаления! Демон стремился достичь собственного идеала. Стать мрачным героем, не ведающим о жалости к себе и другим, не терпящим колебаний, с улыбкой отсекать от себя всё нудное, раздражающее, назойливое, будь то даже его мать или любовница. Свобода. На самом деле он отдалился от неё настолько, что впору было пересмотреть свои приоритеты… Никогда не сравняться ему с образом, позаимствованным из американских фильмов, таких упоительно ярких и скудных по содержанию. Россия не в состоянии была слепить из него что-то другое… Но что же делать?! Демон словно держал на плечах огромную тушу убитого зверя, ему было тяжело, жарко, в ноздри просачивался отвратительный запах. Вместо благородного приключения, о котором так приятно рассказывать, он получил постыдное клеймо извращенца, мучителя, маньяка. Он всё представлял, как потащит Роба (мысленно Демон называл Роберта Робом) к тёмной, одеревеневшей от мороза, куче и бережно опустит его на землю. Что может быть нелепее? Роб будет дрожать на холоде всю ночь, а затем его кто-нибудь найдёт, ведь найдёт же! Обыкновенное издевательство. Демону вспомнилось лицо Леры — симпатичное, безмятежное. Любопытство впервые всколыхнулось в нём, хотя любопытство — вещь довольно легковесная, тут речь шла о чём-то гораздо более существенном. «Расспросить бы его обо всём», — подумал Демон. — «Может быть, я оказался не на той стороне?».

Машина остановилась, наступила тишина. Демон вдруг вспомнил о том, что давно не держал во рту сигареты. Едва показалась пачка, Кощей потянулся к ней. Демон недовольно скривился, но промолчал…

Кощею вздумалось заговорить. Будь он повнимательнее и не так зациклен на собственной персоне, он бы умолк и молчал уже до самого момента расставания. Тёмно-карие, почти чёрные глаза Демона, которые запомнились большинству, как иронизирующие, внимательные, всегда излучающие живость и оптимизм, теперь налились первобытной злобой. Его лицо было напряженным, застывшим.

Кощей говорил своим обычным истерическим голосом:

— Он похож на педераста, да? — раскачиваясь в кресле и торопливо глотая дым, Кощей смотрел вперёд, где лучи фар, тяжело пронзая мрак, ложились на неказистую, усеянную буграми, поверхность дороги. — Как же я ненавижу всех этих педерастов, лесбиянок… — он умолк ненадолго, видимо решая, стоит ли упоминать кого-то ещё, но расизма побоялся. Его широкий рот скривился, как бы давая понять, что список этот всё же имеет своё продолжение, а ему, Кощею, тошно от одного лишь упоминания.

— Я его даже видел, да, видел, — продолжил он с новым жаром. — У него были волосы ниже плеч, я сразу подумал: что-то тут не то.

Демону не было никакого дела ни до педерастов, ни до лесбиянок. Он интуитивно избегал общества тех, кто не может пройти по улице, не ткнув палацем в чью-нибудь спину: «Гомик прошёл!». Подобное поведение Демон расценивал как патологию. Никто в здравом уме ведь не станет присматриваться к людям с единственным намерением распознать их сексуальные предпочтения. На это и целой жизни не хватит. Жутковатое, в самом деле, занятие — всё равно что озаботиться количеством песчинок, травинок, всерьёз посвятить себя вещам бессмысленным, мелким, пустым… Отвращение и подозрительность отразились во взгляде Демона, неожиданное выступление Кощея логике не поддавалось. Визгливый бред изливался бесконечным потоком, подтачивая и без того шаткое терпение Демона.

— Пошёл вон, — вдруг произнёс Демон.

— А?..

— Ты — дерьмо. Ты состоишь из дерьма, ты загадил мне все мозги, — охотно пояснил Демон, приятно удивлённый тембром собственного голоса. Не понадобилось прилагать никаких усилий, достаточно было открыть рот и слова сами выпрыгивали оттуда — словно тяжёлые шарики из катапульты.

В голове Кощея творилось невообразимое. Он уже не помнил ни единого слова из только что прозвучавшей унизительной тирады, так велико было потрясение. Эмоции вызвали в нём жар, жар бросился в уши и воспламенил их. Кощей опешил. Он почувствовал невыносимую горечь стыда, где-то в труднодоступных, потаённых уголках его существа хранились копии этих слов, как документ о ненависти к самому себе. И вот ненависть удвоилась. Подкрепление подошло с неожиданной стороны. Почему? За что?!

— Пошёл вон. Я сам всё сделаю, — сказал Демон и вытащил из кармана деньги.

Кощей взял протянутые ему купюры просто потому, что это был жест привычный, не требовавший напряжения мысли.

— Выходи из машины или я тебя выкину, — уже нетерпеливо проговорил Демон, делая заключительную затяжку и опуская стекло. Кощей закашлялся и впервые посмотрел Демону в глаза. Oтвернулись они почти одновременно. Демон бросил окурок в окно.

— А что случилось? — тихим, хрипловатым голосом поинтересовался Кощей. — Ты защищаешь педиков? Я только хотел сказать…

— Заткнись, наконец, — прорычал Демон. — Молчи о том, чего не знаешь. Что ты несёшь? Ты его знаешь?

— Кого? А… Нет.

— И меня ты видишь второй раз в жизни. Так какого хрена!

— Я о тебе ничего не говорил.

Демон откинулся на спинку кресла и закатил глаза.

— Уматывай.

— Сам уматывай! — пронзительно взвизгнул Кощей.

— Сейчас посмотрим… — Демон сделал движение, но Кощей опередил его, успев выскочить из машины. Пригнувшись, Кощей заглядывал в салон, и на лице его лежала печать отчаяния. Он крепко вцепился в открытую дверь и не желал уходить.

— А остальные деньги? — закричал он. — Ты мне должен половину, я всё делал, как надо! Это нечестно — вышвыривать меня, когда уже всё закончилось!

— Получишь ты свои деньги, — процедил Демон. Машина поползла вперёд, но Кощей не отставал.

— Понравился тебе этот педик, понравился, — торопливо верещал он, едва не захлебываясь. — Желаю хорошо повеселиться.

— Отсохни, глист, — рявкнул Демон, выворачивая руль.

Кощей поскользнулся и плашмя упал на дорогу. Машина скрылась, и Кощей оказался в темноте. Из носа капала кровь. Он всхлипнул, поднялся на ноги и, прихрамывая, побрёл куда-то. В чёрных провалах улиц ему уже мерещились хулиганы с кнопочными ножами наготове.

Демон с удивлением обнаружил, что привёл машину к заранее обусловленному месту. Видимо, это произошло автоматически, он не думал о том, куда едет.

Вокруг не чувствовалось никакого движения. Подобное затишье наступает между двумя и тремя часами ночи — кто-то обосновался в клубе, кто-то напился дома. Для прогулок слишком холодно, да и район этот был выбран неспроста…

Демон выволок Роберта на снег. Свет фонарей заставлял его торопиться. Пахло печным дымом — впереди лежал частный сектор. Тропинка исчезала во мгле…

Очень скоро Демон почувствовал, что ему необходима передышка. Оставив Роберта лежать на спине, Демон сделал несколько шагов вперёд, одной рукой расстёгивая куртку, а второй извлекая сигарету из пачки. Было слышно, как поскрипывают вокруг деревья. «Нельзя долго стоять», — подумал Демон. — «Он может очнуться».

Склонившись над Робертом, Демон решал, какой способ транспортировки ему лучше всего избрать. Он не преодолел ещё и половины пути. Со стороны дороги изредка доносилось жужжание мотора, жёлтый свет назойливо маячил за чахлыми стволами. Оттаскивая Роберта от машины, он запаниковал, вцепился в водолазку, которая, разумеется, тут же треснула по швам. Ему мешали связанные за спиной руки Роберта. А, может быть, и не нужно ничего придумывать… Ухватить за подмышки, да и двигать потихоньку. «Нет. Неудобно держать», -подумал Демон. — «Плечи вывернуты…». Он присел на корточки, отрешённо глядя в перевёрнутое лицо Роберта . «Не хочу пятиться ж…й в неизвестность».

Демон развязал Роберту руки и теперь нёс его на своей согнутой спине. Он больше не останавливался, идти стало гораздо легче, воспоминание о «напутственной» речи Кощея вызвала у него поистине сатанинскую улыбку.

Демон приближался к цели, его глаза уже отчётливо её видели — неряшливая деревенская свалка, издали похожая на след от потушенной сигареты.

Это хорошо, что холод не даёт вони разгуляться. Демон встал на колени и позволил Роберту соскользнуть на чёрный от золы снег. «Пока шёл, думал только, как сброшу его с плеч, будто мешок с камнями», — подумал Демон. Но вот всё вышло иначе. Демон смотрел на неподвижное тело. Решив хоть как-то облегчить свои страдания, он неуверенно произнёс:

— Ничего с тобой не случится. Люди рядом. Тебе помогут. Слышишь? — с подобными интонациями обычно обращаются к домашним животным. Вдруг он заметил, что Роберт смотрит — на него или в пустоту, это уже не имело значения. Демон резко выпрямился, отвернулся и зашагал прочь.

Машина была на месте — какое облегчение. Сев за руль, Демон сразу почувствовал себя лучше. Он справился!

В предвкушении праздника Демон курил у крыльца «Калаверы». Он давно стремился попасть в этот клуб, но финансы не позволяли. Наконец-то он всё увидит своими глазами. Вход в «Калаверу» стоил дороже, чем в любой другой клуб — уже это делало её неотразимой. Но сначала нужно позвонить Лере. Глаза Демона вновь оживлённо засверкали: «Я молод, и жизнь прекрасна».

Однако, Лера была не в духе. Воодушевление, с каким Демон описывал свои мытарства, быстро улеглось, так и не найдя отклика. Демон закончил, а Лера все молчала, чувствовалось, что думает она в этот момент совсем о другом. Как будто разговор ей безразличен! Но Демон всего лишь выполнил её же требование… Отделавшись пустыми фразами, Лера повесила трубку. Демон пребывал в растерянности — так ли всё это было нужно? Как понимать равнодушие заказчицы?

— Попал… — хрипло выдохнул он.

Честность не всегда бывает добродетелью. Лере совсем неинтересно, что стало с Робертом. «Этого могло и не быть», — удивился Демон. Его сердце налилось тяжестью. «Напиться, напиться», — словно зомби, он поднялся по ступенькам и шагнул за порог «Калаверы».