Глава 28: Репетиция

Омега, пропустив Витки вперёд, закрыл за собой дверь. За окном, в густой синей мгле пронзительно и одиноко горел единственный во всей округе фонарь. Витки ceл за стол. Омега нехотя включил верхний свет. На мгновение они оба прикрыли глаза.

— Что именно ты имел в виду, когда сказал «я знал»? — негромко спросил Омега. Проклятый свет сделал всё плоским и официальным. Омeгa придумал пустой вопрос и на ответ не рассчитывал. Ему требовалось время.

Витки невозмутимо молчал.

Омега сварил кофе в маленькой турке. На его вопросительный взгляд Витки ответил грубым жестом и словами «Ты что..?». Омега вдруг остро ощутил одиночество, он подумал о том, как здорово было бы избавиться от опыта прямо здесь, сейчас и навсегда сделаться яростным и бестолковым борцом, таким же, как этот ребёнок, чтобы спорить с ним, чтобы верить — или истина, или смерть, и хотеть смерти. Он смотрел на Витки и видел, что рубашка велика ему, видел подвёрнутые манжеты, ясный юный взгляд находил отклик в сердце Омеги, заставлял грустить.

Омега пил кофе, вытянув уставшие за день ноги, с каким удовольствием он бы снял сейчас узкие туфли и потные носки. И Витки, и Роберт до такой степени надоели ему, что он почти не замечал их присутствия, их история казалась бесконечной, Омега уже не помнил, с чего, зачем и почему всё это началось. Сначала было весело, потом интересно, а теперь он смертельно устал.

Омега нагнулся вперёд и поставил пустую чашечку на край стола. Он медлил заговорить. Витки не сможет не принять того, что собирается предложить ему Омега, он согласится и тогда… вернётся прежняя жизнь. Сколько ещё серьёзных дел ожидает его, Омеги, вмешательства, пока он сидит здесь, тратя драгоценную энергию на воспитание озлобленных юнцов.

— Как твоя рука? — спросил он. Витки взглянул на него с прежним выражением и вдруг резко выбросил ладонь вперёд, словно в попытке ударить. Омега вздохнул.

— Ты уже всех оповестил? — ехидно поинтересовался Витки. — Приглашения разослал?

— Да, — просто ответил Омега. — Как же иначе?

— Отлично. Тогда я, пожалуй, пойду. Нужно выспаться. Не хочу никого разочаровывать, — он сделал движение, но тут же плюхнулся обратно.

— Сидеть!!! — прошипел Омега. — Сидеть, ублюдок.

В расширенных глазах Витки обнажилась Ненависть.

— Зря ты не ценишь моей доброты, — сквозь зубы произнёс Омега. — Я могу спасти тебя. Я хочу спасти тебя. Понял?

— Ещё бы не понять, — прищурился Витки. — Меня мутит от всего этого бандитского дерьма, мне противна такая жизнь.

— Какая же жизнь тебе не противна?

Витки быстро взял себя в руки, его лицо разгладилось.

— Жизнь, дорогой мой, сперва нужно прожить, а потом уже делать выводы. Мутит его, значит… Три месяца, как тебя мутит, несолидный срок. Меня иногда даже от крови мутит, но я никого из-за этого не убил. Меня часто МУТИТ!

— Никого из нас? — ледяным тоном вставил Витки.

— Да. Ты правильно понял.

Воцарилось молчание. Омeгa с раздражением подумал о том, какую чушь он только что нёс.

— Что ты скажешь о Роберте? — спросил Витки.

— Он нам не нужен, — ворчливо отозвался Омега.

— То есть, ты намекаешь на то, что он один должен ответить за всё?

— Это глупые вопросы, Яцет. Спрашивай о том, чего ты НЕ знаешь!

— Лучше оставь меня в покое! — с отчаянием в голосе вскричал Витки.

— Ты хочешь, чтобы он услышал наш разговор? — спросил Омега, — Я не узнаю тебя.

— А ты чего хочешь? Хочешь, чтобы я как ни в чём не бывало распивал с тобой чаи? Я живой, Омега, у меня есть чувства.

Омега серьёзно кивнул.

— Я не знаю, что ты сделаешь со мной. Меня это не волнует…

— Не лги себе! Ты дрожишь от страха, ты хотел бы всё изменить. Подумай, Яцет, ещё не поздно. Я готов помочь тебе.

— Роберт…

— С ним придётся расстаться. Не думай о нём, думай о себе. Стань прежним. Соберись, наконец!

Витки едва заметно покачал головой. Омега досадливо поморщился.

— Taк и есть, он высосал из тебя всю силу. Вот ведь паразит! — его тон смягчился. — Что удерживает тебя? Неужели честь?

Витки молчал, глядя в окно. Омега откинулся на стуле и тяжело вздохнул.

— Ладно, иди. Иди и больше не смей ни о чём жалеть! Убирайся с моих глаз! — Омега с трудом подавил желание ударить его, зная, что потом не сможет остановиться. Витки уже открыл дверь, когда Омега неожиданно спросил его:

— Уж не Морис ли помешал Роберту сбежать?

И, увидев, как изменилось лицо Витки, он широко улыбнулся. Проснувшись, Роберт попытался понять, что происходит. Он лежал лицом вниз и не мог видеть того, чьё колено упиралось ему в спину. Широкий скотч глубоко врезался в кожу, пальцы уже потеряли чувствительность. Его рывком подняли на ноги. Залитая ярким солнцем комната сначала показалась Роберту незнакомой, его мысли путались, он снова дрожал от несуществующего холода. Треск скотча, и Ян небрежно залепил ему рот.

Они вышли из квартиры, и Роберт замер на мгновение, этого хватило, чтобы тут же получить внушительный толчок в спину.

Колонисты были повсюду, они сидели, стояли, курили, дожидаясь появления Роберта, и теперь их взгляды облепили его с ног до головы. Роберт не мог ускорить шаг, Ян вёл его, но как же ему этого хотелось.

Они достигли лестницы, когда чей-то голос веско произнёс: «Шлюха!». Кто-то запустил в голову Роберта бумажным комком. Это было лишь начало. Оскорбления похуже первого уже раздавались со всех сторон. Роберт не узнавал ни одного голоса. Глядя себе под ноги, он мечтал поскорее миновать эту галерею позора. Лакированная туфелька пронеслась мимо, саданув его по щеке, Роберт услышал короткое ругательство Яна, свидетельствующее о чьём-то промахе. После этого Колонисты поостереглись бросать что-либо в Роберта.

Морис, который всё это время шёл впереди, открыл дверь. Роберт удивлённо взглянул на него.

Beсь снег у крыльца почти растаял, ветер шевелил жёлтую траву. Роберт торопливо вбирал в себя солнечный воздух. Когда-то давно, может десять лет назад подобный день, с его волнующими ароматами, криками птиц и туманным теплом заставлял Роберта думать о смерти, но сейчас невозможно было вообразить ничего прекраснее — ослепительный миг между Колонией и джипом. «Ну конечно. Это и есть Жизнь», — подумал Роберт.

Витки встретил Роберта безучастным взглядом, «С тобой то же самое», — говорил этот взгляд. Ян захлопнул дверцу и сел рядом с Омегой. Спинка его кресла с тяжёлым скрипом надвинулась на Роберта, впилась в колени. Стремясь отрешиться от всего, что могло пробудить в нём злобу или отчаяние, Роберт стал смотреть на яркое бледное небо, на малый его уголок, призывно раскинувшийся над крышей Колонии.

За спиной Яна Роберту было тесно, он никак не мог пристроить свои ноги. Все его мысли сосредоточились на этом. Но когда Роберту удалось отыскать сравнительно удобное положение, вмешался Омега.

— Отсядь. Живо, — велел он. Роберт не двигался. Омега повернул голову. — Или ты вернёшься на своё место, или Ян сядет между вами.

Роберту пришлось подчиниться, тем более взгляд Витки просил его о том же.

Джип свернул к речному вокзалу. «Неужели театр?» — подумал Роберт. Машина остановилась.

— Ведите себя хорошо, и никому не будет больно, — предупредил Омега. — Ян, разлепи-ка им рты, — Омега вывел Витки из машины и накинул ему на плечи куртку.

Догадка Роберта оказалась верной. Целью Омеги был театр. Не вызвав ни у кого подозрений, они поднялись на крыльцо и вошли в здание. Омега вежливо поздоровался с сидевшей за столом опрятной женщиной. Она смотрела на него неотрывно, снизу вверх, честными близорукими глазами и с улыбкой, показавшейся Роберту неоправданно-доверчивой. Пока Омега склонившись над столом, что-то писал, Витки оглянулся и низким хриплым голосом произнёс:

— Это репетиция Суда.

— Заткнись, — сказал Ян.

— Бояться нечего.

— Я же сказал, заткнись! — возмущённо прошипел Ян, зачем-то толкнув Роберта.

— В чём дело? — спросил Омега, выпрямляясь, тоном обманчиво-нейтральным. Ему никто не ответил. — Идите за мной.

Они миновали опрятную женщину и оказались за кулисами. Омега ушёл куда-то, а Ян приступил к делу — сначала Роберта, а затем и Витки, он усадил на офисный, с колёсиками, стул и хорошенько примотал скотчем к спинке. Роберт опасался, что ему вновь заклеят рот, но этого, к счастью, не случилось. Ян выкатил их на сцену и исчез.

Вглядевшись в пустой, полутёмный зал, Роберт тихо спросил:

— Как ты думаешь, это займёт много времени?

Витки пытался дотянуться носками до пола, со связанными коленями это было не так-то просто сделать.

— Они дадут нам поесть?

Витки поднял вверх повлажневшее от напряжения лицо и ответил гораздо резче, чем собирался:

— О, да! Дадут, а потом ещё дадут.

— Что с тобой? — спросил Роберт.

— Ничего. Просто хочу развернуть свой стул.

— Зачем?

— Просто хочу!

— Зачем?!

— Роберт, умолкни.

Они замолчали оба, потому что в зал через боковую дверь вошли Колонисты. Их было пятеро. Морис встал в проходе и уставился на сцену. Две молодые женщины смеясь прошли мимо и заняли места во втором ряду. Морис оглянулся на Викторию, та кивнула.

— Сядем впереди, — предложила Ольга. Они сели, и Виктория тут же прикурила. Морис достал из пакета банку пива.

Роберт взглянул на Витки и ужаснулся — таким чужим вдруг стало его лицо. «Нельзя позволять им безнаказанно издеваться над нами!» — вскипел Роберт, боль Витки и за Витки током пронзила его.

— Эй, Морис! — грубо окликнул он. — Угости пивком!

Белоснежное личико Мориса как будто светилось в полумраке, он один не улыбался, не отводил глаз, казалось, даже не мигал.

— Не бойся, ему ты можешь ответить, — сказала Виктория.

— Не буду я отвечать, — глухо произнёс Морис. — Где Омега?

— Хоть кто-то по нему скучает! — крикнул Роберт.

— Будь осторожен, Морис, если не хочешь оказаться на одном из этих стульев, — мрачно добавил Витки. Роберт невольно оглянулся на него, удивленный и обрадованный поддержкой друга.

На сцену режиссёрским шагом вышел Омега. В зале притихли.

— Кто-то здесь на минуточку ощутил себя свободным? — вкрадчиво осведомился он. Развернув Витки лицом к себе, Омега пригнулся и вдруг бросился на него, словно кобра, но в последний момент отстранился с улыбкой, полной сверкающих зубов.

— Дергаешься, — сказал он так тихо, что даже Роберт не узнал смысла. — Пришла пора показать всем, из чего на самом деле ты состоишь, — он толкнул Витки, и тот плавно откатился в сторону. — А ты, Роберт, побереги силы. Представление начнётся ночью, и ты не встанешь, пока всё не закончится.

— Можно мне в туалет?

— Разумеется нельзя.

— И что мне делать?!

— Заткни пасть, Роберт. Заткни свою пасть.

Роберт неожиданно осознал, насколько серьёзно и необратимо то, что происходит с ними. И Морис с его пивом, и Виктория, и Ольга — все они отдалились, их черты смазались, для Роберта лишь Витки остался по-настоящему живым. В голове крутились какие-то извинения, хотелось спуститься вниз, быть изгоем, но вне опасности, молчать обо всём, делать, что прикажут, только бы избавиться от огромного, давящего, страшного. Свобода так близко, что можно умереть, до смерти замучить себя сожалениями, и как всё просто, как глупо, но почему никто не понимает?!

А Витки читал по лицу Роберта все его страхи и не понимал их. «Пусть длится вечность подготовка к кошмару, а я буду ждать прежний, неизменившийся, ЧИСТЫЙ», — думал он. Витки, как и Роберт, уже не замечал физической боли, словно осуществилось некое перемирие, боль стала союзником, она помогала жить. Витки, заметил, как слабеет Роберт, как виснет его тело в путах и подумал: «Ему здесь не место». И вторглась, будто чужая, мысль: «Я мог уйти с ним». Витки даже поверил на миг, но вернулось привычное, он сказал себе: «Нет, конечно. Это не я, я не мог. Я — другое дело. Я знаю о себе всё». И сразу спокойствие, такое как в морге, вера плоти в то, что она и есть Мир.

Рабочие сновали по сцене, что-то тащили, что-то приколачивали, переговаривались, шутили, матерились — Роберт смотрел на них, тщась понять одно: люди ли это. Их безразличие ставило его в тупик. Он мешал им работать, а кто-то подошёл сзади и откатил его к авансцене — вот и всё. Выпорхнули танцовщицы. Лица в блёстках, распахнутые глаза, слепые глаза. Прозрачные крылья бабочек изредка били его по лицу, девушки с хохотом отскакивали назад — может быть, извинялись. Пронеслись мимо, сцена пока занята. Роберт дрожал, он хотел горячего. Двухмолотковый перестук, кажется, кого-то торопливо запечатали в гроб. Сколько часов он сидит здесь? Ещё очень немного, но как устал!

Первый ряд пустует, видимо, троица удалилась на обед. Знакомых лиц не видно. Представление начнётся ночью… Неужели наступит ночь?! «До этого далеко» — с горячечной верой сказал себе Роберт.

Ударил свет, белый, безжалостный, но долго не продлился и Роберт увидел, ещё не до конца придя в состояние разумно мыслящего, он увидел шею, застывшую, неживую и готов был вопить от ужаса, потому что Витки, судя по всему, был мёртв. Роберт молчал, только тряска усилилась, трясло со страшной силой, так, что воздуха в лёгких не хватало, чтобы закричать. Белый свет стал алым, всё затянуло адской пеленой, знакомый голос издалека приказал: «Оставить фильтры!».

Труба запела восхитительно — сочно, пронизывающе, совсем рядом. Живые музыканты явились.

Витки сняли со стула, унесли за кулисы, уложили. Омега, только вернувшийся из ресторана, в синем пальто, не снимая перчаток, отдавал распоряжения неохотно и даже рассеянно. Ян выплеснул на Витки кружку холодной воды. Они выждали некоторое время — Витки по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Не допускай никого из зала, — сказал Омега.

— И Мориса?

— В первую очередь его.

Ян подвигал шеей, плечами, что означало: «Время пошло». Наблюдая за сценой, Ян увлёкся настолько, что позабыл даже о Витки. Он никогда прежде не бывал в театре, и теперь твёрдо решил пригласить Викторию на ближайшую премьеру. Сидеть с нею рядом, смотреть туда, куда она смотрит, и ждать медленного поворота, чтобы не пропустить драгоценного мерцания в её глазах, слышать голос, глубокий, критикующий точно в цель. В ней всё, чего ему не хватает. Ян прошёл немного, его взгляд безотчётно скользнул в зал и замер на её лице, озарённое алым, оно завораживало. Проходившие мимо музыканты вернули Яна к действительности, он преградил им путь и потребовал исполнения любимой темы. Музыканты, определив Яна, как фигуру достойную, возражать не стали. Трубач, человек средних лет, в выцветшем костюме, с взглядом сладким и полным любви, и голос имел слабый, заикающийся.

— Мы этого не знаем, — пригибаясь, сообщил он. Ян оглядел остальных: два скрипача, по виду вчерашние студенты, застыли в унылых позах, рядом флейтист — спортивный, с нахальным взглядом и проколотой ноздрёй. Ждут.

— Ладно, — смягчился Ян. — Давайте что-нибудь… такое. Качественное, — сунув кроткому трубачу приготовленную купюру, он ухмыльнулся: — А зачем скрипок две?

Морис нашёл Омегу спускавшимся по лестнице.

— Что ты тут делаешь? — немедленно заорал Омега.

— Мне скучно сидеть на одном месте…

Омега, не останавливаясь, схватил его за запястье и поволок следом.

— Ну подожди, подожди, СТОЙ! — отчаянно взывал Морис. Омега выпустил его руку и присел на корточки.

— Я тебя предупреждал, — зловещим голосом произнёс Омега. — Предупреждал?

Морис стоял перед ним, чуть подавшись вперёд, склонив лицо. Не отвечая, он приложил правую ладонь к щеке Омеги и взвизгнул от боли — Омега скомкал его пальцы, сдавил до хруста. Слёзы падали из открытых глаз Мориса, он терпел.

— Предупреждал я тебя или нет? — повторил Омега.

— Да-а-а…

Омега поднялся и только потом разжал кулак.

За кулисами собралась толпа. Пробившись к центру, Oмeгa увидел Яна, который с блаженной улыбкой носился по кругу, иногда останавливаясь, чтобы поприседать под одобрительное «Давай, давай!», разводил руками, показывал «робота», изображал «волну». Оцепенев от неожиданности, Омега подумал: «Что это? Что это такое, похожее на слабоумного тролля?».

Музыка оборвалась и толпа загудела. Ян ошалело уставился на Омегу, вырвал у танцовщицы свой пиджак и запутался в нём.

— За это я вычту с каждого, — объявил Oмeгa.

Послышалось тоскливое «но…, но…».

— «Но» — ещё не аргумент, — отозвался Омега. — Работать будем?

Гротескный танец Яна не вытеснил мыслей о Морисе, эти мысли были лёгкими, словно хлопья снега, они дразнили и мешали. Омега слышал призрачные рыдания, способные перевернуть любую душу. Он нервничал ещё оттого, что ждал — вот отделится вдруг от чего угодно маленькая фигура с острыми плечами и встанет перед ним. В следующий раз он будет предусмотрительнее. Какое непривычное и скверное чувство — вина. Почему он, Омега, продолжает занимать себя домыслами о чьих-то, вполне заслуженных, страданиях? Почему испугался какого-то мальчишки? Мальчишки в бархатном сарафане с серебряными пряжками.

Подобное настигало его не часто, и всегда был некий толчок, провокация, когда Омега видел, чувствовал и понимал — его взяли в кольцо, которое может задушить тем скорее, чем активнее он станет сопротивляться. И вот телефонная трубка, изобретение, навязанное ему жизнью, работает заодно с противником, звонки, звонки, он доступен, он открыт 24 часа в сутки. Омега сжал кулак, но телефон не мог изменить интонацию, не мог умолкнуть от боли, своим писком он бросал вызов и даже избавившись от этого писка, Омегa не становился победителем.

— Утром объект должен быть нашим, — сказал он. — Звонить мне больше не нужно, я сам вам позвоню. Утром.

— Очухался, — с радостной готовностью доложил Ян, как только Омега убрал телефон.

— Скажи-ка мне, Ян, ты умеешь танцевать?

— Не думаю.

— Мне нравится твой ответ.

Омега подошёл к Витки, который сидел в позе пьяного, свесив голову между колен. Омега продолжал прежним тоном:

— Физические нагрузки необходимы, Ян, но лучше, когда они производятся под наблюдением профессионалов.

— Если ты об этом, то… — взгляд Омеги заставил его умолкнуть.

— Мне некогда, Ян. Ещё и половины не сделано. Я знаю, КАК всё должно быть и оно будет именно ТАК, никакой педик мне не помешает. Сгоняй в Колонию, привези два по четыреста, — он увидел протянутую ладонь Яна и добавил: — На такси.

Ян тут же принялся набирать номер.

Вот оно, когда меньше всего ожидал, Омега наткнулся взглядом на Мориса. Морис быстро прошёл мимо, локти прижаты к телу, грубая маска равнодушия на лице, стеклянные, невидящие глаза, всё вместе кричит каждому встречному: «Я смертельно обижен!».

— Сперва примотай его к стулу, идиот! — рявкнул Омега. Ян уставился в его побелевшие глаза, поспешно кивнул, опасаясь ещё большего гнева, гадая о причине взрыва.

— Покажи тебя такого, засмеют — «убийца!» — сказал Омега, наблюдая за лицом Витки. — Просто бери и намазывай на хлеб. ЖЕЛЕ.

Их поставили рядом, откатили за кулисы, словно ненужную мебель, но Роберт был рад этому. Он очень хотел заговорить с Витки, но слова не давались или сам Витки не был расположен к диалогу. Прошло около получаса, и Витки тихо произнёс:

— Я могу думать только о Яне. Извини…

— О Яне? — спросил Роберт, потому что Витки не собирался продолжать.

— Да. Его послали за гемоконами. Когда-нибудь ведь он вернётся?

— Ещё пять минут, — удивляясь собственным словам, ответил Роберт.

Спустя четыре минуты в зале раздался хорошо узнаваемый голос Яна, и вот он сам вскочил на сцену и бодрым шагом направился прямо к ним.

— Ох, парни, на улице настоящая весна! — жизнерадостно, с улыбкой сообщил он. Увидев в руках Яна гемокон и ножницы, Роберт понял, что Ян намерен проделать ЭТО в открытую. Какой-то неизведанный прежде стыд охватил его.

— Ты сошёл с ума?! — шепотом вскричал Роберт. Никто не обратил на него внимания. Витки ждал, запрокинув голову, словно исчезнув из этого мира, бросив пустую оболочку, Роберт с невольным отвращением смотрел теперь на него. Ян следил лишь за тем, чтобы не испачкаться самому, поэтому, когда он закончил, Витки выглядел так, словно попал в аварию. Он облизывался с бесстыдством животного, и Роберт отвёл взгляд. «Неужели я тоже? Тоже?!» — подумал он, холодея.

— Знаешь, Роберт, — сердито заговорил Витки, когда ушёл Ян, — если ты что-то считаешь непристойным, отвратительным, логично будет от этого отказаться.

Роберт выдержал его взгляд.

— Знаю.

— И почему не отказался? — ехидно и зло спросил Витки.

— Не мог.

— Ах, не мо-о-ог! Тогда вопросов больше не будет.

— Что же делать?! — простонал Роберт. — Помоги мне!

— В каком смысле? — спросил Витки уже своим голосом усталым и полным горечи.

— Только не обвиняй меня. Я… Я тебя… люблю.

Каждый отвернулся в свою сторону. Молчание длилось долго.

— Я солгал тебе про репетицию, — глухо произнёс Витки. — Суд состоится сегодня.

— Может быть, Леру увидишь.

— Заткнись! — Витки вдруг улыбнулся. — Разумеется, она уже в зале.