Глава 29: Суд.

«Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом».

И. Губерман.

Занавес был закрыт, и за ним стояла та особенная тишина, от которой усиливается зрительский аппетит. Виктория сидела в своём кресле, сохраняя безупречную осанку и прямой взгляд, она давно пожалела о том, что послушала Ольгу — всё самое интересное осталось за её спиной. Место Мориса продолжало пустовать. Куда он мог исчезнуть так надолго? Даже Ольга выдохлась и прекратила болтовню.

Явился Морис и рухнул в кресло рядом с Викторией, от него разило алкоголем так сильно, что Виктория сразу подумала о том, благодаря каким неведомым силам он ещё пребывает в сознании.

— Где ты достал спиртное? — спросила она.

— Там… дали.

— Ты же свидетель, — негромко укорила его Ольга.

— А… — отозвался Морис, сползая с кресла и вновь подтягиваясь на руках.

— Он нас позорит, — прошептала Ольга. — Нужно найти Омегу!

— Дура, — беззлобно фыркнула Виктория. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? — она взглянула на часы, до начала оставалось не больше десяти минут.

Одна за другой погасли лампы, и зазвучала невероятно красивая, хотя и безрадостная, мелодия. Между тем, Мориса одолела икота. Некто во втором ряду уже открыто выражал своё возмущение, и его поддерживали. Морис невнятно грубил, потом поднялся с места и заковылял по проходу.

— Ну вот, я тебе говорила? — прошипела Ольга.

— Теперь вставай и иди за ним, — не поворачивая головы, велела Виктория. — Поторопись.

— Но что я с ним должна делать?! — истерическим шепотом вскричала Ольга.

— Проводи его в туалет, пусть попьёт воды и сразу сюда, — не обращая на Ольгу уже ни малейшего внимания, Виктория занялась мундштуком. «Корова» — с совершенным равнодушием констатировала она. Выбежав из зала, Ольга не сразу увидела Мориса, стоявшего слева от двери у большого зеркала.

— Чего уставилась? Я тебя ненавижу!

Ольга молча протянула ему салфетку. Припухшее от слёз лицо Мориса показалось ей совсем детским. Морис расправил салфетку и уткнулся в неё.

— Всех ненавижу… — пробормотал он.

Осторожно приобняв Мориса за плечи одной рукой, Ольга вывела его из холла. В туалете Мориса вырвало.

— Разве можно так напиваться в четырнадцать лет?

— Не надо мне твоих поучений, — хмуро огрызнулся Морис, протискиваясь к раковине с намерением прополоскать рот и умыться. Ольга смотрела на него с жалостью, и Морис не мог не злиться в ответ.

— Чёрт! — он замер, вглядываясь в своё отражение. — Мой рюкзак остался там…

— Что ещё? Морис, мы опоздаем, — Ольга открыла дверь.

— Я никуда не пойду с таким лицом!

— Ты хорошо выглядишь, — бездумно произнесла Ольга. — Пойдём же…

— А… Отвяжись.

Ольга отпустила дверь и быстро, с явным раздражением, приблизилась к Морису. Он отдёрнул руку и ухмыльнулся:

— Никуда не пойду.

— Прекрати сейчас же, — возмутилась Ольга. — Кем ты себя вообразил?!

— А ты вообще курица и в Колонии ты — никто! Лучше бы Витки тебя прирезал!

— Вот дрянь какая… — севшим голосом пролепетала Ольга.

— Иди, жалуйся, старая сплетница! — Морис продолжал ухмыляться.

Ольга круто развернулась на каблуках и вышла, хлопнув дверью. Её лицо горело, нервными пальцами, ошибаясь, она набрала номер Виктории. «Мне с ним не справиться! Это отморозок какой-то! Я не буду с ним разговаривать, слышишь, НЕ буду!». Успокоиться она не сумела, расхаживая перед дверью туалета, она снова и снова убеждала себя в том, что недостойно и глупо проявлять подобные эмоции по поводу подростковой агрессии пьяного Мориса — тщетно. Наконец, (Ольге показалось, что прошёл целый час в ожидании) появилась Виктория, держа в руке маленький, усыпанный яркими значками и игрушками, рюкзачок. Она молча прошла мимо Ольги — высокая, стройная, безразличная. «Могла сразу это сделать», — подумала Ольга, направляясь к залу.

Морис выхватил рюкзачок и прижал его к груди.

— Спас-с-сибо! — он тут же принялся подводить глаза.

— Я вижу, тебе получше, — заметила Виктория. — Так что произошло?

Морис закончил с макияжем, старательно расчесал волосы и теперь, смочив ладонь в холодной воде, чистил сарафан от приставших к бархату пылинок.

— У меня депрессия.

— Кстати, Омега заметил твоё отсутствие.

Морис выпрямился, в его глазах промелькнуло беспокойство.

— Ты готов? — спросила Виктория.

— Да, — выдохнул Морис. Стихли ленивые хлопки, танцовщицы разбежались, свет, падавший на Омегу, сделался ярче, Омега сидел за столом в правом переднем углу сцены.

— Явка свидетелей обеспечена? — Омега склонился над микрофоном, слова прозвучали буднично, без вопросительной интонации. Морису показа лось, что Омега обращается исключительно к нему, он впервые подумал о том, как непросто будет отвечать всем этим, затаившимся в полутьме зала, лицам, внимательным глазам. Только бы паника всё не погубила! Он ОБЯЗАН справиться, ведь Омега этого ждёт.

Поперёк их кресел лежали номера — трафаретная цифра на длинной, гладкой палочке. У всех в зале был свой номер.

— Что это? — полюбопытствовал Морис. 

— У меня двойка. Давай поменяемся…

— Я не знаю, Морис, — сказала Виктория тоном, означавшим «разговор окончен».

Морис стал смотреть на Омегу, тот скучно читал с листа. «Это совсем непохоже на суд», — подумал Морис, «Где прения? Где Обвинения? А адвокаты где?».

— Агамные виды… — говорил Омега. — Гибель приходит тогда, когда ошибки становятся логичными и последовательными.

— Что такое агамия, — шепотом спросил Морис. — Я ничего не понимаю.

— Жди, когда тебя вызовут! — отрезала Виктория.

— Неопровержимая контагиозность подобных взаимоотношений… Виктория коротко засмеялась, почти беззвучно, и Морис с удивлением уставился на неё. Виктория с неожиданной благосклонностью ответила на его взгляд.

— Всё просто, дорогуша. Омега доводит до всеобщего сведения, что гомосексуализм и Колония — вещи абсолютно несовместимые.

— Но я думал, убийство… — пробормотал Морис.

— Убийство развязало ему руки, — охотно пояснила Виктория.

— Вы, в первом ряду, я вам не мешаю? — громко спросил Омега. Морис вздрогнул. Он понял вдруг, что боится…

— Отлично. Теперь, в качестве дополнения и на тот случай, если у кого-нибудь из здесь присутствующих возникли, — Омега многозначительно улыбнулся, — противоречивые мысли, предлагаю взглянуть на экран. Свет померк. Омега развернулся на своём стуле.

Изображение было чёрно-белым. Морис увидел длинный коридор, ряд дверей справа, в простенках кожаные пуфики и напольные пепельницы, его сбил с толку необычный ракурс, но непонимание длилось не дольше двух секунд. Лера приблизилась к одной из дверей и нерешительно постучала, оглядываясь, на ней был пушистый халат и домашние туфли. Витки открыл дверь, но остался стоять на пороге, их разговор постепенно перешёл в ссору, красноречивые жесты Витки не нуждались в комментариях, он был настроен весьма агрессивно. Наконец, Лера ушла, опустив голову. Морис вдруг так ясно представил себе её страдающее, залитое слезами лицо, что едва не заплакал сам. Витки ещё не успел закрыть дверь, как откуда-то сбоку вынырнул Роберт, очевидно, он явился с улицы, на нём была дублёнка Витки, и в каждой руке он держал по бутылке. Витки что-то быстро сказал ему, Роберт вошёл в квартиру, а Витки неожиданно уставился прямо в камеру. Под его пронзительным, долгим взглядом Морис почувствовал себя крайне неуютно. Дверь захлопнулась.

«Почему Омегу интересует именно это? Неужели то, что Витки предпочёл общество Роберта, важнее того, что он хладнокровно перерезал Лере горло?», — Морис уже не смотрел на экран, где Витки (теперь в интерьере «Калаверы») с хохотом хватает Роберта за руку и тащит его за собой через танцплощадку. «А как же тогда я?! Что будет со мной?», — Морису нестерпимо захотелось покинуть ото место, оказаться подле Хельги, всё ей рассказать и — попросить прощения.

— Допустим, здесь нет состава преступления, преступления как такового, но я уже говорил — минута неразумия может быть оправдана, наш закон о Личной Свободе тому подтверждение, МИНУТА! Неподчинение, злостное противостояние — вот к чему пришли эти двое, презрев мои доводы! Иррациональное поведение стало следствием их противоестественной связи. Взгляните! — Омега простёр руку к экрану. Экран ожил во тьме, яркие, шокирующие своей реалистичностью, фотографии замелькали на нём. Морис закрыл лицо руками. Ему было вполне достаточно собственных воспоминаний.

— Первопричина вам известна, — с мрачной торжественностью в голосе изрёк Омега.

Освещение изменилось, разноцветные лучи, поиграв немного в пространстве сцены, замерли сочными пятнами, на экране возникла прекрасная и жуткая картина Босха, повествующая о Страшном Суде, из-за кулис один за другим вышли музыканты, облачённые в одинаковые костюмы из красной парчи. Грянула музыка, и танцовщицы одновременно выкатили на сцену Витки и Роберта. Девушки изображали стриптизёрш, они двигались слаженно, каждая танцевала для своего «клиента», принимая весьма откровенные и даже рискованные позы, а сами «клиенты», туго примотанные к стульям олицетворяли ту самую, греховную, достойную всеобщего осуждения, пассивность…

— Фу, как грубо, — сказала Виктория. Ольга взглянула на неё с ужасом, тупым, почти суеверным, и, чтобы заглушить его, она заявила нерассчитанно-громко:

— Красочное действо!

Позади мгновенно откликнулись протяжным, унизительным «у-у-у». Не переставая улыбаться, девушки разбежались в разные стороны. Myзыка смолкла. Омега величественно поднялся со стула и произнёс в зал:

— Вызывается свидетель Морис!

Морис почувствовал, как внутри него всё окаменело.

— Морис, иди! — прошептала Виктория. — Морис!

Омега повторил вызов. Морису удалось заставить себя подчиниться. Он медленно пошёл вдоль сцены, едва удерживаясь от того, чтобы не вцепиться в неё обеими руками. Он слышал зловещее дыхание зала, как будто за ним по пятам катились тёмные волны.

— Так, свидетель Морис, попрошу не уклоняться от дачи показаний.

Послышались смешки. Морис обнаружил, что идёт в неправильном направлении.

— Поднимись на сцену! — с выражением произнёс Омега. Спотыкаясь, Морис поднялся по ступеням, и белый луч поймал его.

— Ты видел смерть Леры?

— Как она умерла?

— Отвечай на вопрос по возможности кратко!

— Видел…

— Из этих двоих кого ты можешь назвать убийцей? Развернись, посмотри…

Роберт был ближе — и какая нечеловеческая усталость отражалась в его потускневших глазах.

— Говори, Морис! — прикрикнул Омега, в нетерпении хватая его сзади за шею. Морис съёжился, ощутив холодное прикосновение, судорожно вдохнул и вдруг сказал:

— Ты же был там, сам себе не веришь?!

Даже Витки с удивлением посмотрел в его сторону, а Омега заскрежетал зубами. Склонившись над Морисом, он прошептал:

— Сочувствуешь голубкам? Если позволишь себе ещё одну такую выходку…

Смертельно напуганный Морис дрожал под его рукой. Омега поднёс микрофон к губам:

— Свидетель Морис, отвечай на заданный тебе вопрос!

Морис протянул слабую руку к Витки, голос его был тих, но твёрд:

— Он убийца.

Вернувшись на своё место, Морис прикрыл пальцами глаза, пальцы мелко дрожали, а в мыслях царил необычный свет и порядок. Виктория мягко коснулась его волос.

— Всё позади, — спокойно сообщила она.

— Конечно, — сказал Морис. «Тебя ничего не касается. Если Омега сломает мне шею, ты всегда скажешь: „всё позади“. Ты и Витки говорила то же самое», — подумал он.

— Вот скажи, мне интересно… — начал он и вдруг поймал себя на фальши. Такого ещё никогда не случалось в его жизни, чтобы голос физический звучал отдельно от голоса душевного. Морис сознательно копировал себя прежнего, копировал серьёзно, с учётом малейших деталей, с тем, чтобы Виктория увидела лишь то, что он сам желает ей показать. Открытие не принесло радости. Морис понял многое из того, о чём ему когда-то говорили. Оказалось — никакой пафосной дури, оказалось — правда, применимая равно к каждому из живущих.

И Виктория приняла его, улыбнулась как прежде, покровительственно:

— Да, лапа моя, спрашивай. Иначе я просто умру со скуки.

— Если Витки такой сильный колдун, почему он ничего не делает, и даже не пытается? Просидел столько часов связанный… Если, конечно, правда, то, что о нём говорят в Колонии. Да ещё и сознание потерял — как это понимать?!

Бесстрастное лицо Виктории чуть потеплело от глубокого удовлетворения.

— Во-первых, Витки ничего не терял. Затрудняюсь ответить, почему Омега купился на столь примитивный трюк, может быть, ему просто было безразлично… А Витки, между прочим, добился своего… — её прервало сердитое шиканье Ольги.

Омега приступил к допросу обвиняемых.

— …прекрати запираться! Кто ещё мог это сделать? — почти кричал Омега.

Могло показаться, что он забыл о зрителях, но то были лишь короткие затмения, вот его плечи вновь расслабились, вены, вздувшиеся от возбуждения, опали — короткий взгляд в зал и рассудительное:

— Подумай, пожалуйста, нам интересна ТВОЯ версия.

— Она напала первой! — упрямо твердил Роберт. — Она бы убила меня.

— Но Леры здесь нет. Мы судим не Леру. У тебя нет права голоса.

— А какие у меня есть права? — без всякой надежды спросил Роберт.

— Никаких, — отмахнулся Омега. — Отвечай, Хик Яцет! Где твоя гордость, прячешься за спину своего дружка?!

— Гордость против предубеждения? — спросил Витки.

Омега рассмеялся, ему понравилась шутка, и он всё больше входил в азарт.

— Это был не я, — сказал Витки.

— Это был Аффект! — крикнули из зала.

— Ну хватит. Так можно докатится до презумпции невиновности… — Омега, улыбаясь на ответный хохот в зале, уселся на своё место. «Роберт защищает Витки, а Витки терпит позор ради него», — подумал Морис, он впервые увидел в них не врагов Омеги, а всего лишь влюблённых. Пойми он это раньше, поступил бы он так, как поступил? «Нет. Омега использовал меня».

— Морис? Что с тобой? — Виктория вглядывалась в его лицо, вдруг показавшееся ей умным и жестоким, даже отталкивающим, и совершенно новым. Морис медленно опустил руку и наклонился к Виктории.

— У меня страшно болит голова. Который час?

— Половина третьего. Я надеялась на перерыв, но…

— Один из вас станет Вещью, второй — рабом, — отчеканил Омега. — Теперь нужно, решить кто и кем.

Свет неуловимо переменился, алая пелена окутала сцену. Морис с удивлением обнаружил, что музыканты продолжают играть. Омега выжидательно молчал, молчали и обвиняемые. — Будем голосовать, — решил Омега. 

— Поднимите номера те, кто считает справедливым статус Вещи для… Яцета.

Волнообразный шорох — Морис быстро оглянулся. Номера подняли все, почти все, лишь Морис ПОКА этого не сделал. На его глазах Виктория повторила жест большинства. Двойка Мориса осталась лежать на его коленях. Нечто зловещее, исполненное нерушимой силы было в этих неподвижно застывших дощечках, они словно обрели свою волю. По знаку Омеги музыканты разразились мрачной какофонией, резко оборвавшейся в самом неожиданном месте, после чего Омега произнёс:

— Признаться, я не ждал от вас другого решения.

Омега встал за спиной Витки. Одна из танцовщиц грациозно выпорхнула к нему, держа в pyкax сверкающий хромированной сталью поднос, на котором в исключительном порядке были разложены и расставлены следующие предметы: глубокая миска с водой, небольшое полотенце, открытая бритва, ножницы и баллон с пеной. Витки дёрнулся с животным рычанием, замотал головой… Омега щёлкнул ножницами у его виска и объявил:

— Сувенир на память! Одна прядь — пять долларов!

Зал оживился, наполнился торопливым шепотом, и вот уже несколько номеров взметнулось вверх. Ян ходил по рядам и собирал деньги. Морис дрожащей рукой поднял свою двойку. «Для Хельги. Она ведь… Я должен. Для Хельги!» — холодком пронеслось в его голове. Вокруг сделалось очень шумно — у кого-то не хватало денег, кто-то отказывал в займе, а кто-то требовал слишком много, доводя соседей, ещё не успевших сделать заявку, до исступления. Морис заплатил одним из первых и был спокоен…

— Сразу предупреждаю — на всех не хватит! — игриво заметил Омега.

Подобного ажиотажа он не предвидел. Одной рукой он сжимал подбородок Витки, а второй быстро и точно срезал под корень, приготовленные танцовщицей, локоны. Бережно, опасаясь даже дышать на неё, держал Морис свою покупку. Волосы Витки оказались шелковистыми и тонкими, совсем иначе Морис представлял их себе. Волнистая прядка невесомо покоилась в его ладони, словно печальный детёныш.

— Поместишь под стекло? — спросила Виктория. Морис нехотя перевёл взгляд на неё.

— А ты?

— Я не купила. Зачем? Не мой стиль.

— Не знаю, — соврал Морис.

— Её нужно обработать специальным составом, иначе не сохранишь, — сказала Виктория и отвернулась.

Морис уже не слушал Омегу. Все его мысли были теперь сосредоточены на одном — как в целости и сохранности донести покупку до Хельги. Наконец он придумал обмотать локон вокруг пальца — так с ним ничего не случится, и к тому же приятно время от времени поглядывать на переливы бронзы, меди и золота. Когда Морис поднял голову, то увидел, что занавес закрыт.

— Такси будет через пять минут, — сказала Ольга. Они вышли из театра под снег, мерно падавший в неподвижном и сыром воздухе. Было темно, но уже чувствовался неповторимый аромат наступающего утра. Морис медленно пересёк площадку.

— А может, дождёшься Омегу? — крикнула Ольга.

Морис не оглянулся. Вынув из кармана руку с локоном, он медленно поднёс её к носу.